Элси Бранд подняла на меня глаза и сообщила:
– Сержант Селлерс заперся с Бертой Кул.
– По общественному, сексуальному или деловому вопросу? – уточнил я.
– По-моему, по деловому, – предположила она. – Я кое-что услыхала по радио, когда ехала сюда утром. Селлерс с напарником работают над одним делом, и прошел слух о пропаже пятидесяти тысяч долларов из найденных денег.
– По этому делу? – спросил я, кивая на вырезки, только что вклеенные ею в альбом.
– Не знаю, – ответила она. А потом добавила: – Берта, как вам известно, не откровенничает со мной.
Элси слегка изменила позу. Вырез платья чуть-чуть приоткрылся, и она попросила:
– Дональд, прекратите.
– Что прекратить?
– Это не предназначено для разглядывания под таким углом.
– А тут и нет никаких углов, – возразил я, – одни округлости. Если это не предназначено для разглядывания, к чему вся красота?
Она подняла руку, прикрыла вырез и посоветовала:
– Сосредоточьтесь на деле. У меня есть идея, что сержант Селлерс...
Ее перебил звонок телефона.
Она взяла трубку, проговорила:
– Секретарь Дональда Лэма, – и оглянулась на меня, вопросительно приподняв брови.
Я кивнул.
– Да, миссис Кул, – продолжала она. – Он только что вошел. Я ему передам.
Я услыхал отдававший в трубке хрипотой и металлом голос Берты:
– Дай его. Я сама передам.
Элси Бранд подтолкнула ко мне телефон.
– Привет, Берта, – поздоровался я. – Что новенького?
– Зайди сюда! – рявкнула Берта.
– В чем дело?
– Сам черт ногу сломит, – объявила она и бросила трубку.
Я пододвинул телефонный аппарат назад к Элси и заметил:
– Должно быть, сегодня утром яичница встала ей поперек горла, – после чего вышел из кабинета, пересек приемную и вошел в дверь с надписью: «Б. Кул – личный кабинет».
Большая Берта восседала за столом в своем скрипучем вертящемся кресле, посверкивая как глазками, так и бриллиантами.
Сержант полиции Фрэнк Селлерс, ворочая в зубах незажженную сигару, словно нервный пес, грызущий резиновый мячик, сидел в кресле для клиентов, выпятив вперед челюсть, как будто ожидал удара или готовился нанести его сам.
– Всем доброе утро, – радушно приветствовал я присутствующих.
Берта сказала в ответ:
– Нет, вы только подумайте, черт побери, – «доброе утро»! Какого дьявола ты затеваешь?
Фрэнк Селлерс двумя пальцами правой руки выдернул из зубов сигару и изрек:
– Слушай, малыш, если ты намереваешься одного из нас обойти хитрым маневром, я – помоги мне господь – расколочу тебя на кусочки, пока не сойдешь за китайскую головоломку. И обещаю, что после этого никому никогда в жизни не удастся сложить тебя снова.
– Ну и что дальше? – спросил я.
– Хейзл Даунер, – провозгласил Селлерс.
Я обождал продолжения, но его не последовало.
– Не изображай из себя святую невинность, – посоветовал Селлерс, перекладывая раскисшую сигару в левую руку, а правой выуживая из бокового кармана квадратный листок бумаги, на котором женским почерком было написано «Кул и Лэм», адрес офиса и номер телефона.
На секундочку мне показалось, что от него исходит слабый запах пьянящих духов, но когда я поднес листок к носу, свежий дух отсыревшего табака от пальцев сержанта Селлерса перебил аромат парфюмерии.
– Ну? – буркнул Селлерс.
– Что «ну»? – переспросил я.
– Одному можете рискнуть поверить, Фрэнк, – сказала Берта. – Если она молода, привлекательна, отличается пышными формами и когда-либо связывалась с нашим агентством, то могла контактировать только с Дональдом.
Селлерс кивнул, потянулся за листком бумаги, положил его обратно в карман, снова сунул в рот сырую сигару, пожевал ее минуту, зловеще насупился на меня и подтвердил:
– Она молода и отличается пышными формами. Хейзл Даунер, малыш. И ты мне о ней расскажешь.
Я отрицательно покачал головой.
– Хочешь сказать, будто с ней не встречался? – усомнился он.
– Не слыхал о такой никогда в жизни, – заявил я.
– Ладно. Теперь смотри, – продолжал Селлерс. – Я собираюсь сообщить тебе кое-что, что уже сообщил Берте. Конфиденциально. Если я прочитаю про это в газете, буду знать, как оно туда попало. Вчера пришло известие, что из бронированного автомобиля исчезла добрая сотня тысяч долларов, чистая сотня кусков, все тысячедолларовыми банкнотами.
Мы получили наводку от юного скаута-орла[4] . Не расположен тебе докладывать, как мы ее получили или как планируем по ней действовать, только указывает она на никчемного лоботряса, рыжеголового сукина сына по имени Герберт Баксли, и, к твоему сведению, я готов, черт меня побери, придушить его собственными руками, что и сделаю, если выпадет шанс совершить это безнаказанно.
– Так что с этим Баксли? – спросил я.
– Мы его взяли, – доложил Селлерс. – Он таскался по всяким местам, делал всякие вещи, а мы сидели у него на хвосте. Имелось у нас его вполне приличное описание, только уверенности все же недоставало. Мы с напарником приготовились его накрыть, но хотели, чтоб он нас немножечко поводил до захвата.
Этот парень закусывал в «Полном судке». В открытой забегаловке, где обретаются самые пышненькие милашечки в городе. В жаркую погоду они разгуливают в шортах, не оставляя ни малейшей работы воображению. А в прохладную облачаются в слаксы и свитеры, которые их обтягивают, точно кожура на сосиске, но воображению определенный простор остается.
Они ведут бурную деятельность... просто до чертиков бурную. Мы намечаем на днях наведаться в заведение по подозрению в нарушении нравов и, возможно, прикроем лавочку. Только суть в том, что небольшое число постоянных клиентов заскакивают туда хлебнуть кофе. Именно там в течение последнего месяца останавливался почти каждый день тот бронированный грузовичок, пока двое водителей по очереди пили кофе, жевали арахис да глазели по сторонам. Обслуживают их как в автомобилях, так и за стойкой.
У нас есть основания полагать, что именно там кто-то добрался до задней дверцы броневика с дубликатами ключей и сгреб сотню кусков.
Так или иначе, пока мы висели на хвосте у этого типа Баксли, он завернул в забегаловку и заказал гамбургеры на вынос. Заказал два: один – со всякой всячиной, а другой – со всякой всячиной, кроме лука. Их ему выдали в бумажном пакете. После чего он направился к своей машине и стал тщетно ждать встречи с дамой.
Она не явилась. Он несколько раз зыркал на часы и был просто в бешенстве. Через какое-то время сжевал оба гамбургера – оба, слышишь? – и с луком, и без лука. Потом швырнул в мусорный ящик бумажный пакет и салфетку, вытер руки, сел в автомобиль и рванул вниз по улице. Несомненно, какая-то дама должна была к нему подвалить, и они с большим успехом расправились бы с двумя этими гамбургерами. Дама лука не любит. А он любит. Он не стал бы заказывать один с луком, а другой без лука, если бы собирался самостоятельно смолоть оба. Таким образом, на наш взгляд, что-то, наверно, вселило в даму подозрения, и она натянула ему нос.
Как бы там ни было, мы продолжали тащиться за Баксли. Убравшись из забегаловки, он поехал на станцию обслуживания, где стоит телефонная будка. Поставил машину, зашел в будку. Мы прихватываем на такой случай пару чертовски хороших биноклей. Я нацелился на телефон и сумел разглядеть номер, который он набирал. Коламбин 6-9403.
Не хотелось мне проглядеть этот номер, и мы, должно быть, остановились чуть ближе, чем следовало. Парень только заговорил в трубку, как случайно взглянул через плечо и наткнулся прямехонько на наставленный на него бинокль. До сих пор не пойму, углядел он нас или нет, только я допустил совершенно естественный промах. Бинокль девятикратный, сильный как черт. Мы сидели в автомобиле, припаркованном за семьдесят пять футов, но когда он оглянулся и уставился мне прямо в глаза, через бинокль-то показалось, будто он торчит в восьми футах и неожиданно засекает меня. Я заорал напарнику: «Все, он накрыл нас! Давай за ним!»