— А профсоюзы? Они что, не следят за соблюдением каких-то норм безопасности?
— Пытаются, но кому это надо? У рабочих это уже вошло в привычку. А привычка — такая штука, от которой просто так не отделаешься.
— Да. Не то, что семейные отношения.
— То есть?
— Ты, похоже, стал забывать, что мы — брат и сестра.
— Что за ерунда?
— Ерунда?
— Полная.
— Алексей, пожалуйста, не забывай, что есть еще и отец.
Он крепко сжал ее руку, перевел через дорогу к хлебному магазину и подвел к очереди у входа. Женщины с изможденными лицами, старики с глазами холодными, как металл. Ни на кого не обращая внимания, Алексей направился к двери и вошел в помещение. Через витрину Лида увидела, что стоявшая за прилавком продавщица улыбнулась ему, взяла с полки у себя за спиной серый бумажный пакет и передала Алексею. Денег он ей не дал.
Алексей вышел на улицу к Лиде. Он вынул из пакета два пирожка и с серьезным видом вручил один сестре.
— Вот почему, — сказал он, — твоя забота обо мне совершенно бессмысленна.
В его голосе Лида услышала раздражение.
— Это потому, что ты вор?
— Совершенно верно, — тяжело задышав, ответил он.
Лиде захотелось швырнуть пирожок на землю и растоптать. Какое- то время они смотрели друг на друга. Первой отвернулась Лида.
— Алексей, в этом есть не только преимущества, но и недостатки, не забывай.
К ее удивлению, Алексей рассмеялся. Он обнял ее за плечи, прижал к себе и повел вдоль мрачной очереди. Она сунула пирожок какому-то ребенку с оспинами на лице, который прятался за юбку матери, и сосредоточилась на неожиданном проявлении братской любви.
— Ну хорошо, — сказал он, доведя ее до угла, — так о чем ты хотела поговорить со мной наедине?
— Не верь Максиму.
Он остановился. Повернулся к ней лицом. В глазах его снова загорелись злые огоньки.
— Будь осторожнее, — добавила она. — Я не хочу, чтобы ты…
Тут она запнулась.
— Ты не хочешь, чтобы я что?
— Чтобы ты… пострадал.
Она не смотрела на него. Молчание, разделившее их и начавшее раздуваться, точно воздушный шар, проколол грохот проехавшей мимо телеги. Алексей поцеловал Лиду в щеку, едва коснулся губами ее холодной кожи и быстро, как будто устыдившись проявления чувств, развернулся и зашагал обратно по улице. Когда она подняла глаза и посмотрела ему вслед, он шел, размахивая руками, словно хотел как можно быстрее уйти от нее как можно дальше.
Не поворачивая головы, он крикнул:
— И больше никаких писем, Лида!
Будь ты проклят, Алексей Серов. Пропади ты пропадом!
Своим возвращением Попков не поднял и без того отвратительное настроение Елены. На щеке у него зиял глубокий порез, одна брючина — разодрана до самого колена. На ноге, во всю голень — синяк цвета спелого тернослива. Он ввалился в комнату, что-то бормоча себе под нос, и безвольно повалился на кровать лицом в подушку.
Лида метнулась мимо разделяющей комнату занавески и, присев на край лоскутного одеяла, осторожно похлопала его по спине.
— Лев, — тихо позвала она. — Что с тобой?
Ответа не последовало.
Сидевшая в кресле Елена, опустив шитье, встала и тоже подошла к кровати. Быстрым уверенным движением она проверила его пульс, приложив палец пониже уха, а потом отвесила ему подзатыльник.
— Он пьян, — зло прорычала толстуха. — Посмотри на его рожу расквашенную. Идиот чертов, опять подрался с какой-нибудь компанией придурков и, видать, силы не рассчитал. Я ему тысячу раз говорила, чтобы смотрел, с кем связывается.
Она снова ударила его, на этот раз по ягодицам, и вернулась в кресло. Снова взяла в руки иглу и вонзила ее в ткань с таким видом, будто это был чей-то глаз.
Дождавшись, пока женщина немного утихнет, Лида принесла миску холодной воды и, не переворачивая казака, как могла, протерла раненую щеку. Вода в белой эмалированной посудине окрасилась в розовый цвет. Может быть, рану нужно было зашить? Порез был глубоким. Это напомнило ей, как она зашивала ногу Чану на берегу реки у Цзюньчоу, и вдруг тоска по юноше, которая никогда не покидала Лиду, взыграла с такой силой, что рука ее дрогнула и немного красноватой жидкости пролилось на широкую спину Льва.