Сев на кушетку радом с дрожащей женщиной, она обняла ее за плечи. Крепко прижала к себе, покачала, тихонько пробормотала что-то успокаивающее. Несколько раз она подливала вино в бокал Антонины, пока наконец оно не сделало свое дело и дрожь не унялась. Ру киженщины безвольно поникли, как ее темные волосы, она положила голову Лиде на плечо, и безмолвные слезы покатились по ее щеке.
— Я не хотела его убивать.
— Я знаю.
— Меня посадят в тюрьму, — прошептала она.
— Может, и нет.
— Посадят. В милиции со мной не станут церемониться.
— Вы хотите идти в милицию?
— Ох, Лида, я только что убила собственного мужа. Что еще мне остается делать?
Лида отвела мокрые волосы от лица Антонины.
— Есть другой вариант.
Искаженные горем темные глаза повернулись к ней, и Лида подумала о том, что когда-то услышала от Елены. Эта женщина и так была сломлена. А теперь еще и это.
— Скажи, Лида. Какой вариант?
— Мы можем пойти прямо сейчас в милицию и рассказать, что случилось. После месяца в тюрьме, допросов и суда вас, если повезет, отправят в Сибирь или в какую-нибудь шахту. — Рукавом она вытерла Антонине слезы. — Там будет тяжело.
— Или что?
— Или… — Лида на секунду замолчала. — Или мы можем похоронить его. И продолжить жить своей жизнью.
— Где? — ошеломленно спросила Антонина. — В парке? Может, в Александровском саду? Ты сошла с ума.
— Нет. Вот подумайте. Дмитрий умер. — Она почувствовала секундный приступ тошноты. Дмитрий Малофеев умер. Эти слова испугали ее. — Что бы мы ни сделали, ничто не вернет его. Если вы отправитесь в тюрьму, это не поможет ему там, где он сейчас находится. И я — свидетель, что вы защищались. Я видела, что он хотел убить вас.
Антонина подняла голову и уставилась на Лиду красными глазами. На избитом лице ее уже начали сгущаться синяки.
— Ты серьезно?
Лида кивнула.
— Ты сумасшедшая. Ты еще не поняла? Мы в советской России. Здесь нет спасения. Хорошо это или плохо, но мы все тут, как рыбы, в коммунистической сети. Я совершила страшное преступление, и мне придется…
— Не сдавайтесь. У вас еще есть шанс. Вы помогли мне, так позвольте мне помочь вам.
Печально искривив губы, Антонина прикоснулась к руке Лиды.
— Вот поэтому он и хотел тебя так сильно. Из-за света внутри тебя. Он знал, что ты просто используешь его, но не мог отвернуться от тебя.
Лида содрогнулась. Она посмотрела на свернутый ковер, и ей стало жаль, что Дмитрий Малофеев не стал тем, кем мог бы стать.
— Антонина, — сказала она, — у вас есть машина?
Чан Аньло понял, что она была там, как только вошел в комнату, еще до того, как зажег свет. Он чувствовал ее в темноте. Ни звука, ни движения, только ощущение ее присутствия. Ее разума, ее мыслей, ее самой.
— Лида, — выдохнул он.
Не зажигая лампы, он прошел по голым половицам. Она стояла в углу. Ее терпеливая неподвижность указывала на то, что она пробыла здесь долго, и он выругал себя за то, что позволил задержать себя на бесконечном официальном обеде. Он еще не сказал ей, что время, отпущенное его делегации на пребывание в России, скоро истекает. Она обвила руками его шею, и он вдохнул знакомый аромат, снова почувствовал завершенность, которую только его девушка-лиса могла дать ему. Он обнял ее, но не настолько сильно, чтобы смять мысли, которые витали вокруг нее, как светлячки в темноте. Он оставил им место для полета.
— Что случилось, любовь моя?
— Я приношу тебе несчастья?
Он почувствовал, как злые ночные духи скользнули мимо его головы, зашуршали в темноте, пытаясь вгрызться в ее мысли. Он провел рукой по воздуху, чтобы разогнать их, и она отклонила голову, чтобы внимательно посмотреть на его лицо.
— Приношу?
— Нет, Лида. Ты не приносишь мне несчастья. Ты дополняешь меня. Кто вливает такое отвратительное масло в твои уши?
— Елена.
— Скажи Елене, что…
— Сегодня был ранен Попков. Он чуть не умер. Из-за того, что помогал мне.
Дыхание Чана затихло.
— И сегодня из-за меня умер Дмитрий Малофеев, — Она прошептала эти слова так, будто они могли в любую секунду треснуть, как хрупкое стекло. — Теперь я прошу помощи у тебя, и мне страшно.
Он отпустил ее и зажег газовую лампу. В призрачном свете губы ее казались напряженно сжатыми, на лице темнел синяк. Но в янтарных глазах появилось что-то новое, словно этот день изменил ее, и он сразу понял, что это было. Такое же выражение он видел в глазах солдат после боя, уверенность в себе, независимость разума, и от этого его сердце обдало холодом. И все же он нежно улыбнулся ей и раскрыл руки навстречу тому, что она хотела от него.