В.Путин играет на поле ОПРЕДЕЛЕННОСТИ. Он, конечно же, как всякий крупный политик, именно ИГРАЕТ на этом поле. Но весь тип его общественной востребованности, вся тайна его популярности (а эта тайна вовсе не сводится к игре тех или иных имиджмейкеров и информационных магнатов) – все основано на этой определенности. Дефицит определенности порожден мучительными годами византизма. В Путине почувствовали иное. В этом смысле притягательность В.Путина не в его "спецслужбистскости", а в его некоей "военизированной определенности". В.Путин воспринимается больше как "солдат", чем как "комитетчик". "Комитетчик" для общества – это по-прежнему ловля рыбы в мутной воде. "Солдат" – это "сказано – сделано". Отказаться от всего этого В.Путин не может. Это равносильно обнулению собственного политического капитала. Кроме того, по-видимому, определенность – это не только ИГРА В.Путина, но и его внутренняя СУТЬ. Отказавшись от сути, он теряет убедительность.
Теперь посмотрим на все это с позиций византизма.
Во-первых, для византизма определенность – это дурной тон. Это синоним примитивности. Это все равно, что "мужицкость" для двора какого-нибудь Людовика XV. И даже хуже – это все равно, что бабник для гомосексуалиста. То есть это – "фи". Это отторжение на уровне тканевой несовместимости.
Во-вторых, для византизма определенность – это опасность. Вообще страшно то, что непонятно. А когда эта непонятность касается еще и чего-то для тебя крайне несимпатичного, то страх легко переходит в ярость. Потому что все равно в определенность не верят. А воспринимают ее как особо непробиваемую и особо циничную ширму. Как то, что нельзя вычислить. А поскольку, по крылатому выражению одного телевизионного журналиста, "игра идет не на бабки, а на жизнь", подобная невозможность "вычислить" в игре на жизнь равносильна экстремальной опасности, то и отношение соответствующее.
В-третьих, даже если византизм признает определенность как нечто сущностное, а не как игру, он все равно (и даже тем более) будет эту определенность отторгать. Потому что тогда речь идет как бы о фанатике. А бог его, фанатика, знает, как у него там расчерчены территории "блага и зла"! А ну как попадешь не на ту территорию?! С соответствующими-то последствиями?! Уж на что Анатолий Чубайс всем видом, всей лексикой, всем аппаратным опытом противостоит подозрению в определенности и фанатизме (демократическом или нет – здесь не имеет никакого значения)! Но и то здесь пахнет, знаете ли! Слабо, конечно, – но пахнет, пахнет! И это причина множества фиаско и отвержений со стороны византизма. Но Анатолий Чубайс не начинал войну на истребление в Чечне, не обещал "замочить в сортире" и не начинал интересоваться (никогда и ни при каких обстоятельствах) судьбой избыточных нефтяных денег.
В-четвертых, определенность и ее сосед фанатизм предполагают в их носителе чудовищное намерение что-то строить. А ничего страшнее этого намерения, да еще сращенного с личностной сутью, просто не может быть. И здесь совершенно неважно, что Путин хочет строить – капитализм, коммунизм, демократию или фашизм. Какую бы систему он ни начал строить, в ее фундамент все равно ляжет труп раздавленного византизма. И византизм это понимает.
Но почему же тогда византизм терпит Путина, задействует его? Для ответа на этот вопрос нужно прежде всего установить, как именно византизм понимает любую определенность с позиций имеющихся в ней позитивов.
Он понимает определенность как тупость, прямолинейность. И носителя определенности в этом смысле может и возлюбить как свой инструмент, как нечто такое, что должно "отработать и пойти вон". При этом определенность может привлечь к себе других и в этом смысле опять-таки полезна постольку, поскольку эти другие, по мнению византизма, будут "толочь под соответствующим руководством воду в нужной нам ступе". Выводя данное описание на философский уровень, следует признать, что для византизма определенность хороша как средство создания максимальной неопределенности. И только в этом качестве определенность византизмом взращивается и опекается. Одно из имен той большой неопределенности, средством для которой является В.Путин, – конечно же, Чечня. Но это только одно из имен! Одно из – и не более! Вот почему важно раскрыть не только содержание тех или иных имен, но и то, что стоит за всеми именами. Раскрыть, если можно так выразиться, диалектику Метаимени. В чем она?
Часть 3.
В.Путин и социокультурные проблемы, связанные с построением альтернатив "неовизантийской стратегии"
Особо следует оговорить, что в основе нынешнего "неовизантизма" по большому счету лежит не коварство и не злая воля отдельных цинично искушенных политиков. Нельзя говорить и о сосредоточенной злой воле, движущей "неовизантизм" в сторону наращивания Неопределенности того или иного типа. "Неовизантизм" никогда не движим никакой сосредоточенной волей. Он движим энтропией. Он барахтается в ней, культивирует ее, выживает в ее потоках. Коль скоро это так (а это именно так), то подлинной основой происходящего, подлинной причиной данного поведения власти является не воля к наращиванию Неопределенности. Нет, подлинной основой происходящего является естественное бурление этой Неопределенности в недрах постсоветской России.
Россия беременна Неопределенностью. Она заражена ею.
Последнее десятилетие, увы, стало не столько временем высвобождения некоего потенциала свободы (хотя, конечно, отрицать сам факт такого высвобождения просто смешно), сколько временем Большой Постсоветской Травмы Сознания (БПТС).
Вести разговор об этой травме на языке либерально-модернизационном нам достаточно трудно. Ибо это не наш язык. Мы вообще-то просто убеждены, что по совокупности причин, которые излагались нами в десятках и десятках работ, Россия – страна немодернизируемая (в отличие от той же Южной Кореи или ряда стран арабского мира). И что главная составляющая травмы в том, что не учитывается этот фундаментальный факт, вытекающий из базовых особенностей ядра российской культуры, из существа основополагающих социокультурных кодов нашего исторического субъекта. Это не значит, что Россия не может развиваться вообще. Но тип развития России альтернативен классике либерально-модернизационного развития. И именно игнорирование этого, насилование российской специфики с помощью навязывания либерально-модернизационного реформизма там, где реформизм должен быть принципиально иным, и приводит к травме.
Мы убеждены, далее, что три основополагающих момента – модернизационизм, вхождение в мировую цивилизацию и представление об этой цивилизации в ее оптимальном для России варианте как о некоем многополярном мире – должны быть пересмотрены в рамках любого стратегического поворота. И пересмотрены они должны быть в полном объеме, без всякого замшелого реставрационизма, на самом высоком философском уровне, с открытой перспективой в XXI век. Не будет этого – тупик в сознании станет тупиком в бытии. А именно тупик в сознании, причем тупик, который пытаются преодолеть линейным усилием, сейчас уже выглядящем просто как тупое упрямство, и составляет важнейшую часть того, что мы называем травмой.
Но мы договорились, что будем сознательно и ответственно использовать в своих построениях именно либеральный дискурс в его различных модификациях (из которых нас интересует, конечно, лишь то, что связано с государственностью). Этот дискурс в этой модификации мы в данном случае будем не подрывать и даже не критиковать (объяснения последнему уже даны выше), а разворачивать и оптимизировать. То есть мы будем исходить из тех ориентиров, которые задает своему творчеству либеральный "политхудожник", ставший на путь защиты государственного централизма. И потому эту часть травмы мы только обозначаем – и сразу же выводим за скобки. Остается ли что-то при таком выведении? Да, безусловно. Остается все то, что либерализм в России (государственнический модернизационизм, если хотите) сам предал и подорвал в предыдущий период, исходя не из чужой системы отсчета, а из его собственной. Остается все то, что в любом случае и при любом отношении к модернизации необходимо было учитывать. И что не было учтено самими модернизационистами. Что же именно? И о какой травме сознания в этом случае следует говорить?
Прежде всего следует вести речь о травме сознания на уровне самоидентификации. Самоидентификация понимается модернизационизмом и нами по-разному. Но разве кто-нибудь из серьезных людей, действующих в рамках того же модернизационизма, мог так отвязанно наплевать на весь комплекс проблем, связанных с идентификацией, при ответственном проведении своих модернизационных суперрискованных преобразований и изменений?