При этом основная "головная боль" Англии заключается в том, не придет ли в США такое республиканское правительство, которое позволит единой Европе сформироваться без учета интересов Англии. Поэтому для Англии очень важно – решен ли вопрос о том, что Клинтон уже списанная фигура на новых выборах в США, или нет.
Крупнейшие английские аналитики считают, что этот вопрос не предрешен, что Клинтон в сложном положении, но списанной фигурой не является. Все политическое поведение Англии сегодня – предопределено задачей упрочения ее союза с США. Переключить США на свои интересы, доказать США, насколько эти интересы несовместимы с интересами Срединной Европы по моделям Германии, – вот что наиболее важно для Англии! Для англичан сейчас хорошие политики – это те политики, которые готовы объяснять американцам, как говорят, "кто есть кто". И плохие политики – это политики, которые не играют в эту игру.
В такой ситуации трудно сказать, какую новую псевдостратегию будет предлагать Козырев. Но можно утверждать с достаточной определенностью, что это будет псевдостратегия. В Европе русский игрок реально не ощущается. "Русская игра в Европе" – это сейчас умозрительное построение, а не фактическая военно-стратегическая, военно-дипломатическая или специализированная сфера деятельности. Нет реальной русской игры, а значит, нет среды для той или иной не умозрительной дипломатии.
Разумно ли в этих условиях стращать собой Запад, как это пытаются делать наши военные и политики? Вряд ли! Мне кажется, что разумнее сегодня было бы предложить несколько концептуальных построений, которые на Западе воспринимаются с пониманием. Ведь Запад начинает ощущать, что под личиной постсоветской евроидиллии, (которая Запад как "коллективное целое", в общем, устраивает) начинают закипать совсем другие процессы. И, в принципе, Запад готов был бы признать, что эти процессы являются столь угрожающими для его фундаментальных интересов, что ради их блокирования стоит пожертвовать многим. Подобно полякам, нам стоит сегодня поднять вопрос о цене стабильности в Европе. Но – под другим ракурсом и с других позиций. Дело в том, что Россия сегодня действительно держит руку на кнопке особой опасности, которая может быть усилена или погашена в зависимости и от того, как будет протекать ее диалог с Западом, и от того, какой характер примет ряд процессов внутри самой России.
Россия – не региональная держава. Она – либо фактор мировой стабильности, либо источник глобальной нестабильности. Россия, к сожалению, сегодня выступает как очень эффектный источник глобальной нестабильности. Важно показать, что эта нестабильность может развиваться вовсе не в соответствии интересам многих сил на Западе. Тут не нужно блефовать, хотя бы потому, что это действительно так. Однако осознания масштаба угрозы своим витальным интересам на Западе пока недостаточно. Помочь движению в сторону подобного осознания непросто. Но это возможно. И, повторюсь, здесь никакого блефа не нужно! Правда о ситуации такова, что ее одной с избытком достаточно для "переоценки многих западных внешне- и внутриполитических ценностей". Правда эта, как говаривал один герой Грибоедова, "хуже всякой лжи".
Трудность ее развертывания состоит в том, что речь идет о сущностной правде, а не о правде суетных мелочей. Большая часть западного аналитического мира не способна воспринять эту правду по целому ряду причин. Поэтому видимость выдается за сущность. А сущность… Эта сущность достаточно хитра и умеет скрыть себя за яркими, крикливо подаваемыми видимостями. Более того, гротесково демонстрируя себя ("вот я в Хорватии, вот я в Азербайджане, вот я, как Фигаро, то здесь, то там, что изволите?"), эта хитрая сущность своими псевдопроявлениями гасит шок реальности. В результате западный политический и аналитический истеблишмент отказывается признать то, что он давно уже должен был бы признать, и признание чего фундаментально бы изменило все константы глобальной политики.
Каков масштаб возможных в случае такого признания изменений? В качестве одной из трансформант можно было бы указать на (неизбежное в случае извлечения головы западного экспертного сообщества из-под страусового крыла симпатичной для него Видимости) признание того очевидного уже обстоятельства, что геополитический процесс уже вышел за допустимые рамки. Какие? Недавно я прочел доклад в Иерусалимском университете, который так и назывался "Хитрая Сущность". В этом докладе речь как раз и шла о прорыве определенных рамочных ограничений в ходе трансформаций мирового процесса, происходящих на протяжении последних десятилетий. Я думаю, присутствующим будет небезынтересно ознакомиться не с отдельными модельными разработками, но с аутентичным текстом, тем более, что российско-израильский диалог постоянном пребывает в поле клубящихся и множащихся мистификаций.
Кроме того, место, время, цель, нюансировка входят для меня и моих коллег в понятие метаязыковой среды развертывания политических концептов. Концепты же, в отличие от понятий, – не знаки, а суверенные сущности, бытие коих возможно только в единстве текста и собеседника. Чем больше собеседников и пространство коммуникаций, тем яснее, на наш взгляд, становится тот объем, который исчезает при отстраненном изложении. Подлинный объем включает в себя, как нам кажется, особый смысл, размещаемый между словами и поверх них.
А посему – зачитываю текст того доклада, прочитанного в Иерусалиме, ничего не сокращая и без каких-либо корректив. Как говорят, "слово в слово".
ЧАСТЬ 2
Хитрая сущность
1.
Я благодарен госпоже Стефани Гофман за ее любезное предложение прочесть в вашем центре лекцию по столь серьезной тематике. Я благодарен также собравшимся здесь ученым за их согласие участвовать в рассмотрении проблемы, обозначенной темой лекции. И, наконец, я благодарен тем израильским практикам, которые задолго до данной лекции признали выявленные и описанные мной и моими коллегами тенденции заслуживающими серьезного рассмотрения.
2.
Что я имею в виду под серьезным рассмотрением? Связано ли это понятие для меня с представлением о собственно научной респектабельности, солидности, или об общепризнанности? Вряд ли. Скорее, речь идет о переводе политиками неких научных описаний из ранга "экстравагантных гипотез" в ранг пусть и небезусловных, но уже слишком острых, слишком зловещих политических рисков, таких рисков, которые в силу их зловещести, остроты и очевидной невыдуманности уже нельзя не учитывать при принятии стратегических решений.
3.
Что ж, как говорят в России, "и на этом спасибо". Но мы-то, я и мои коллеги, убеждены, что выявленные и описанные нами тенденции, способные, как нам представляется, оказать решающее воздействие на столь уже недалекий от нас с вами облик XXI века, представляют собой нечто равно далекое и от рисков, и от фантазий. Это нечто может и должно быть названо шоком новой реальности, той неожиданной и странной реальности, которая именно самой этой своей шоковой странностью мешает, говоря научным языком, объективации наличествующего, приданию этому наличествующему статуса некоей становящейся у нас на глазах Новой Сущности.
На референдуме 1993 года главной коронной картой борцов за демократию и права человека в их борьбе с так называемыми красно-коричневыми была чеченская идентичность Хасбулатова. "Злой чечен ползет на берег!" Под этим флагом шли на референдум люди, для которых еще за год до этого любая апелляция к национальной идее считалась гнусностью и фашизмом. Казалось бы, куда ярче, куда как нагляднее демонстрировала себя новая сущность.
4.
Но была ли она замечена и адекватно оценена? Ничуть! И это далеко не случайно. Когда-то Геббельс сказал, что "нужна очень наглая ложь, чтобы народ в нее поверил". Видоизменяя это высказывание, можно утверждать, что некая Новая Сущность, стремящаяся к саморазвертыванию и одновременно к длительному по возможности пребыванию инкогнито, должна являть себя с чрезмерной наглядностью, пестрой крикливостью и избыточной пошлостью. И в этом случае ученые ее, эту Новую Сущность постараются не замечать ни при какой степени явленности.