— Эй, ковбой, — позвал он.
Билли застонал.
— Пора идти. Зимой отоспишься.
— Ч-черт.
— Пошли. Ты уже чуть не четыре часа прохлаждаешься.
Билли сел, сбросил ноги на пол и сгорбился, обхватив голову руками.
— Не понимаю, как ты можешь так долго дрыхнуть.
— Черт тебя возьми, тебе по утрам будто кто шилом в зад тычет. А где положенный мне кофе?
— Вот еще, буду я тебе кофе носить. Давай подымай зад. Жрачка на столе.
Протянув руку, Билли снял с гвоздя над постелью шляпу, надел, выровнял.
— О’кей, — сказал он. — Я встал.
По центральному проходу конюшни Джон-Грейди двинулся к выходу во двор — тому, который в сторону дома. Пока шел, кони в денниках приветствовали его ржаньем. Знаю, отвечал он им, ваше, ваше время. В торце конюшни, пройдя мимо соломенного жгута, длинной плетью свисавшего с сеновала, он допил остатки кофе, выплеснул гущу, подпрыгнул, в прыжке хлопнул ладонью по жгуту и, оставив его раскачиваться, вышел вон.
Все были за столом, ели, когда Билли толкнул дверь и вошел. За ним вошла Сокорро, взяла поднос с крекерами, понесла к печи, там, переложив на противень, сунула в духовку и, почти сразу вынув из нее горячие крекеры, ссыпала их на поднос и подала к столу. На столе стояла миска с омлетом, другая с овсянкой, сосиски на тарелке и в плошке соус; помимо этого соленья в мисках, салат пико-де-гальо, масло и мед. Умыв над раковиной лицо, Билли принял от Сокорро полотенце, вытерся и, положив полотенце на прилавок, шагнул через свободное место на скамье к столу; уселся, потянулся за омлетом. Оторвавшись от газеты, Орен наделил его долгим взглядом и продолжил чтение.
Ложкой наложив себе омлета, Билли поставил миску и потянулся за сосисками.
— Доброе утро, Орен, — сказал он. — Доброе утро, Джей Си.
Джей Си оторвал взгляд от тарелки:
— А ты опять, что ли, всю ночь медведей пугал?
— Ну было дело, пугал, — сказал Билли. Протянув руку, взял с подноса крекер, вновь прикрыл поднос салфеткой, потянулся за маслом.
— А ну-ка, дай я на твои глазки погляжу, — сказал Джей Си.
— Да все у меня с глазами нормально. Передай-ка мне лучше сальсу{4}.
Он густо покрыл свой омлет острым соусом.
— Огонь надо выжигать огнем. Правильно я говорю, Джон-Грейди?
В кухню вошел старик в брюках со спущенными подтяжками и рубашке из тех старинных, к которым воротнички пристегивались, но на нем она была без воротничка и сверху расстегнутая. Он только что брился: на его шее и мочке уха виднелись следы крема для бритья. Джон-Грейди пододвинул ему стул.
— Садитесь, мистер Джонсон, — сказал он. — Вот сюда. Я-то уже все.
Он встал с тарелкой в руке, хотел отнести ее в раковину, но старик сделал знак, чтобы парень сел на место, а сам прошел дальше, к плите.
— Сядь, сядь, не надо, — сказал он. — Мне только чашку кофе.
Сокорро сняла одну из белых фарфоровых кружек с крюка под буфетной полкой, налила и, повернув ее ручкой от себя, подала старику, который взял кружку, кивнул и пошел назад через кухню. У стола остановился, дважды большой ложкой зачерпнул из сахарницы песка, бросил в кружку и ушел, на ходу помешивая ложкой. Джон-Грейди поставил свою чашку и тарелку около раковины, взял с прилавка бадейку с ланчем и вышел следом.
— Что это с ним? — сказал Джей Си.
— Да ничего, все нормально, — сказал Билли.
— Я, в смысле, с Джоном-Грейди.
— Я понял, о ком ты.
Орен сложил газеты и бросил на стол.
— Так. Вот этого лучше даже не начинать, — сказал он. — Трой, ты готов?
— Я готов.
Они встали из-за стола и вышли. Билли продолжал сидеть, ковыряя в зубах. Бросил взгляд на Джея Си.
— Ты чем с утра намерен заняться?
— Еду в город со стариком.
Билли кивнул. Снаружи во дворе завели грузовик.
— Ладно, — сказал Билли. — Уже, кажись, достаточно рассвело.
Встал, подошел к прилавку, взял свой бидончик с завтраком и вышел. Джей Си протянул руку, взял газету.
За рулем урчащего на холостых грузовика был Джон-Грейди. Билли сел с ним рядом, поставил бидончик с завтраком в ноги, закрыл дверцу и повернулся к водителю.
— Что ж, — сказал он. — Ты готов сегодня наработать точно на те деньги, что платят за день?
Джон-Грейди врубил передачу, и они покатили от дома прочь.
— От зари до зари повкалываешь, и божий доллар твой, — сказал Билли. — Люблю такую жизнь. Ты эту жизнь любишь, сынок? Я люблю эту жизнь. Ты ведь тоже ее любишь, правда же? Но уж как я ее люблю, так это ж — господи! Вот люблю, и все.