На службе у г-на де Вогубера, без всякой задней мысли, говорили, что в домашнем быту юбку подобало бы надевать ему, а штаны — жене, державшей мужа под башмаком. И в этих словах заключалось больше правды, чем можно было думать. Г-жа де Вогубер была мужчиной. Всегда ли она была такая или стала тем, чем я ее увидел, — безразлично, ибо и в том и в другом случае мы имеем дело с одним из самых трогательных чудес природы, которые, особенно во втором случае, заставляют человеческое царство походить на царство растительное. В соответствии с первым предположением, — в случае, если будущая г-жа де Вогубер всегда была столь же громоздко-мужеподобной, — природа, прибегая к дьявольской и благотворной хитрости, дала девушке обманчивый образ мужчины. И юноша, который не любит женщин и хочет вылечиться, с радостью открывает возможность найти невесту, напоминающую ему грузчика с рынка. В противоположном случае, если первоначально женщина не отличается мужскими свойствами, она мало-помалу, чтобы понравиться мужу, приобретает их, даже бессознательно, в силу того своеобразного миметизма, что позволяет некоторым цветам придавать себе сходство с насекомыми, которых они хотят привлечь. Сожаление о том, что ее не любят, что она не мужчина, придает ей мужественность. Даже выходя за пределы рассматриваемого нами случая, кто не наблюдал, как самые нормальные супруги под конец становятся похожи друг на друга, порою даже взаимно меняются свойствами? Князь Бюлов, старый германский канцлер, женился на итальянке. Со временем на Пинчио стали замечать, сколько итальянской тонкости приобрел германский супруг и сколько немецкой грубости перешло к итальянке. А если до эксцентрической степени выйти за рамки законов, очерченных нами, то всякому известен видный французский дипломат, о происхождении которого напоминает только его имя, одно из самых знаменитых на Востоке. С возрастающей зрелостью, с приближением старости в нем стал сказываться человек Востока, о котором раньше никто и не подозревал, и друзья, глядя на него, жалели об отсутствии фески, необходимой для полноты впечатления.
Если же перейти к нравам, отнюдь неизвестным послу, чей прародительски утолщенный силуэт мы только что вызвали в памяти, то г-жа де Вогубер осуществляла приобретенный или предназначенный ей судьбой тип, бессмертным воплощением которого является принцесса Палатинская, всегда одетая амазонкой и взявшая от своего супруга не только мужественность, воспринявшая недостатки мужчин, которые не любят женщин, и в своих болтливых письмах разоблачающая связи, в которых находятся между собой вельможи при дворе Людовика XIV. Одна из причин, еще сильнее подчеркивающих мужественный вид женщин, подобных г-же де Вогубер, заключается в том, что пренебрежение, которое они видят со стороны мужа, стыд, который они от этого испытывают, постепенно помрачают в них все женское. Кончается тем, что они усваивают достоинства и недостатки, которых у мужа нет. По мере того как он становится все более легкомысленным, все более изнеженным, все более нескромным, они как бы становятся лишенной очарования копией тех добродетелей, в которых супруг должен был бы упражняться.
Следы стыда, скуки, возмущения клали тень на правильные черты лица г-жи де Вогубер. Увы, я чувствовал, что она смотрит на меня с интересом и любопытством, — как на одного из тех молодых людей, которые нравились г-ну де Вогуберу и на месте которых ей так хотелось бы быть теперь, когда ее стареющий муж стал предпочитать молодежь. Она смотрела на меня с внимательностью провинциалки, рассматривающей каталог магазина мод и копирующей платье-таль-ер, которое так идет красивой особе, нарисованной там (в действительности повторяющейся на всех страницах, но благодаря различию поз и разнообразию туалетов превращенной в обманчивое множество различных существ). Животное влечение, толкавшее ко мне г-жу де Вогубер, было столь сильно, что она, собираясь пойти выпить стакан оранжада, даже схватила меня за руку, чтобы я проводил ее. Но я высвободился, сославшись на то, что мне скоро надо уезжать, а я еще не представился хозяину дома.