— торжественно прочел я заключительную рифму, еще раз восхищаясь ее благозвучием.
Зинка молчала. «Слов от счастья найти не может», — догадался я.
— Я не поняла, про что песня? — фыркнула Зинаида. — Я же сказала, нужен хит, а не твои «черви с точками».
— Червоточина, — поправил я.
— А хит — это значит любовь. Она его любит, а он ее послал куда подальше. Или наоборот, — втолковывала мне Зина, как неразумному дитяти.
— Так это и есть любовь, — возразил я, — «Начато-кончено». То есть любовь ушла, оставила только разочарование…
— Рыжий! Надо быть проще! — перебила меня Зинка и, немного подумав, пригвоздила. — Поэт из тебя, как из меня генеральша. Кстати, как там ваш сосед поживает? Может мне ему позвонить? Свидание назначить?
— Позвони-позвони! — посоветовал я и бросил трубку.
Кончено.
Наверное, со дня основания «Макака» не видела такого количества женщин. Они с интересом разглядывали фривольные картинки на стенах и что-то шептали своим спутникам. Те, в свою очередь, старательно отворачивались, делая вид, будто не интересуются обнаженной мужской натурой.
Я угрюмо изучал содержимое своего стакана и ворчал на Марка, который вертел головой и шепотом восхищался.
— Ой, я его вчера в телевизоре видел, — опять зашелестел он, глядя на загорелого мужчину в переливчатом костюме. — Он в Думе заседает!
По марусиным подсчетам, кроме означенного политика, в «Макаку» явилось десятка полтора известных персонажей: пара телеведущих и музжурналистов, несколько сериальных актеров и актрис… Интересно, сколько часов Зинка провела в обнимку с телефоном, чтобы заманить их на презентацию своего «прорыва на большую сцену»?
— зашептала Зинаида в микрофон слова «стопроцентного хита».
— Ой, смотри какой у него перстень! Неужели настоящий брильянт? — в горячке зашептал Марк, не сводя глаз с господина политика.
— Чушь! — фыркнул я.
— Думаешь ненастоящий? — спросил Марк.
— Песня — чушь, — пояснил я.
— Ай, какая разница, — махнул он рукой. — Вот Федюня говорит, что теперь можно выращивать алмазы на специальных алмазных фермах. Берут уголь, поливают его химией и ждут, когда…
Мне надоело слушать марусину околесицу и я пробурил блестящую толпу.
— завывала Зинаида, раскачиваясь на прямых ногах.
— Как алкоголики, — ернически подвыл я и задохнулся.
От второго удара по спине я уподобился рыбе, хватающей воздух на пляжном бережку. Перед носом возникла красная морда. Господи! Еще Санина здесь не хватало.
По случаю праздника сосед принарядился: генеральский костюмчик, волосики приглажены, в глазах боевой задор. Видимо, Зинка решила подстраховаться. Влюбленный мужчина не позволит закидать гнилыми помидорами даму своего сердца.
— Как поет, а?! — заорал мне в ухо Санин. — Слышь?! Как поет? А?! Какая женщина!
— Ты хоть знаешь, что у нее в паспорте написано? — спросил я, едва увернувшись от очередного дружеского удара по позвоночнику.
Если он и дальше будет так выражать свой восторг, то после концерта я поеду не домой, а к Склифосовскому.
— Какая мне разница, замужем она или холостая! — Санин посмотрел на меня так, словно я предложил ему предать родину, и отвернулся к сцене.
— …Как анаболики… — в десятый раз повторив заключительную фразу, перламутровая Зинаида победительно улыбнулась публике.
— Браво! — исступленно забил в ладоши Санин. — Браво!
— Ее Сашей на самом деле зовут, — сказал я в зеленую спину.
— Какая женщина! — кипел восторгом Санин.
— Она — мужчина, — сказал я.
— Какая женщина! — повторил Санин и шмыгнул носом.
Отчего-то я был уверен, что сейчас по его щеке ползет слеза. Большая, как жемчужина.
Великая сила искусства. Черт его подери.
ЧУКОККАЛА-ГЕКАККАЛА
Тяга к знаниям — самый невыносимый изъян в характере Марка. С той поры, как он решил заняться самообразованием, к нам в дом табунами повалили знатоки трансценденции Канта, читатели Вольтера в оригинале и пожиратели кактусов по заветам Кастанеды. Они сидят в нашей гостиной, пьют наш чай и нашу водку, заплевывают окурками нашу квартиру и презирают нас за доброту.