Когда Марк с утробным урчанием вырвал, наконец, кусок обертки, я понял, что вместо двух маленьких, у меня появился один большой источник для раздражения.
Диван был расписан во все цвета радуги.
— Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, — пересчитал полосы Марк.
— Отомстил Артемий, — констатировал Кирыч.
— Лучше бы мы купили попугая, — сказал я.
ГУСЬ ДЛЯ МАРУСИ
В банке из-под кофе, где мы храним деньги «на житье», осталось только две мятые сторублевки и бумажка в десять долларов.
Мда, полосатость этого мира не устает меня удивлять. Будь моя воля, то я прописал бы всем ни в коем случае не расслабляться. Чем радужнее настроение, тем больше вероятность, что за углом поджидает какая-нибудь неприятность. Госпожа «Нищета», например. Или мадам «Голодная Смерть».
Не желая примиряться с очевидным, я пошарил рукой в банке. Увы, господин «Достаток», взяв под ручку купчиху «Сытость», отчалил в неизвестном направлении и вернуться не обещал.
— Мы на мели, — огласил я приговор.
Диван и последующее празднование опустошили кошелек Кирыча. Мой «Новоросский листок» внезапно начал переживать финансовые трудности и сулил излить на меня гонорарный дождь не раньше, чем через две-три недели. Вклад Марка в домашнюю казну в этом месяце был равен нулю — если не считать бутылки аргентинского вина в день зарплаты. Внятного ответа на вопрос, куда уплыли денежки, Марк дать не мог. Наверное, опять пускал пыль в глаза какому-нибудь королевичу: ах, я деньги все трачу и трачу, а они все есть и есть.
— У кого бы занять? — вслух подумал Кирыч.
— Еще чего?! — вспыхнул я и укоризненно посмотрел на Марка.
Он демонстрировал скорбь: плечи опущены, голова ничком. Признаться, выглядело очень правдоподобно, как и полагается тетке по имени «Безответственность», ряженой «Наивностью». Подумав об этом, я ожесточился.
— Не выдать ли нам Марусю замуж? — сказал я. — Найдем богатого старичка и будем трясти его, как грушу. Я устроюсь к дедуну бутерброды делать, Кирыча возьмем садовником. Старикашка умрет и нам достанется все его состояние.
— Лежалый товар, — включился в игру Кирыч.
— На крайний случай, можно сдать в аренду, — сказал я, критически разглядывая марусины костлявые прелести. — Тогда ты, Кирыч, будешь сидеть на кассе, я — на телефоне: «Хотите Марусю в рассрочку? Нет проблем. На шесть месяцев — пятьдесят процентов предоплата».
Марк задохнулся от нашей наглости:
— Почему это меня замуж?
— А кого еще? — удивился я. — Я слишком умный. Таких старички не любят. В моих глазах видны их недостатки. Кирыч толстый и волосатый. Он, конечно, мог бы сыграть роль Господина. Но все мазохисты почему-то бедные.
— Потому и бедные, что мазохисты, — сказал Кирыч.
— Остаешься только ты. Внимание, на торги выставляется королева красоты Маруся Курчи! — заорал я сирени за окном.
— Моя фамилия Курчатов, — строго сказал Марк.
— Да хоть Куродыров, — отмахнулся я. — Имей ввиду. Жрать в доме нечего. Денег нет и не скоро появятся. На рынке продажной любви наше с Кирычем старое мясо вряд ли будет пользоваться спросом. Ты единственный в этом доме, кого можно рассматривать, как сексуальный объект.
О формуле идеального любовника «красота помноженная на глупость равно бесподобный секс» я дипломатично умолчал.
— И вообще, — добавил я от чистого сердца. — Как мне надоело это жалкое существование. Перебиваемся с хлеба на воду…
— Работа — дрянь, — добавил красок к душераздирающей картине Кирыч.
В нашей троице нет трудоголиков. Но в принципе мы готовы отдаться любимому делу. Беда в том, что оно еще не нашлось, а есть те, что помогают не умереть с голоду. Я пишу глупости для газет, на которые (и на газеты, и на глупости) даже смотреть противно. Спекуляции акциями, которые проворачивает Кирыч обогащают клиентов его банка, но мало сказываются на собственном благосостоянии. Марк впаривает дуракам страховки на случай всемирного потопа, хотя у самого даже медицинский полис куда-то потерялся.
Мы — каждый по-своему — терпеть не можем свою работу, но вынуждены смириться, надеясь, что рано или поздно выход найдется.
Лучше, конечно, раньше.
— К нам в банк один пожилой немец приехал, — задумчиво сказал Кирыч. — Опытом делиться. Большой, как дирижабль.
— Думаешь, из нашей славной когорты? — заинтересовался я.