А мы однажды чуть не отправились прямым рейсом на небеса. Через неделю после нашего переезда Санин в пьяном угаре ломал нашу дверь рукоятью пистолета и обещал поставить нас «к стенке».
Нас спасли боксерские навыки Кирыча. Точным ударом в челюсть отправив буйного вояку в нокаут, он восстановил наше реноме и вызвал уважение, вскоре перешедшее в искреннюю приязнь.
Теперь Санин частенько является к нам с бутылкой водки и банкой рыбных консервов.
Его визиты вызывают неоднозначные реакции. Марк пытается говорить басом, а когда это ему не удается, трясется, как осиновый лист. Кирыч хранит нейтралитет. Он без вопросов вливает в себя санинскую водку и вежливо поддакивает. Я бы готов проявлять такие же чудеса долготерпения, если бы Санин не оскорблял мой слух. Дойдя до кондиции, он становится по стойке «смирно» и начинает выводить дребезжащим тенорком: «Офицеры! Офицеры! Наше сердце под прицелом!». О, Боги! Яду мне, яду!
Чтобы не сказать Санину всей правды о его вокальных способностях, я придумал вспоминать его жену. Обычно уже одного имени «Тамара» достаточно, чтобы несанкционированный сольный концерт перешел в гневный монолог.
Признаюсь, я не без удовольствия слушаю, как Санин бранит свою супругу.
При первой встрече она попросила нас называть ее Томой и с того времени демонстрирует раскрепощенность.
— Какие у Томочки трусики! — хвастала она как-то Марку на лестнице, задрав платьице, и без того коротковатое для ее ножек-спичек.
— В следующий раз души ее! — посоветовал я, выслушав марусину тираду о «некрасивости» генеральшиных форм.
Природная кровожадность тут ни при чем. Тамара Санина принадлежит к породе бывших красавиц, которые всех мужчин считают своей собственностью. Вежливое равнодушие соседей из первой квартиры она восприняла, как оскорбление и теперь полыхает ненавистью. Чем слаще улыбается, тем больше ненавидит.
С тех пор, как Санин перевел нас из врагов в друзья, в нашем почтовом ящике начали появляться анонимные письма, в которых «гамасекам» предрекают самые страшные кары. Я почти на сто процентов уверен, что их сочиняет Томочка в трусиках. Прозревать истину, вязать крючком, варить щи и костерить мужа Тамара умеет, а писать без ошибок — нет.
Уничтожать эти коряво написанные послания мы не собираемся. Наоборот, складываем их в коробку с намерением опубликовать на старости лет. Литературы в сочинениях отставной красавицы — ноль, но они бесценны, как документ эпохи. Например, упоминание «статьи за мужеложество» свидетельствует о дебатах в Думе, желающей возобновить судебное преследование геев. А если аноним толкует о грехе и геенне огненной, значит недавно свое «фи» высказал какой-то священнослужитель.
Если бы анонимки перестали приходить, то это, наверняка, говорило о терпимости, внезапно воцарившейся в обществе. Чудес, увы, не бывает. Тамарам саниным всегда найдется, откуда черпать свою злобу.
Нет ничего удивительного в том, что эпитеты, которыми Санин награждает свою царицу, отзываются у меня в душе сладкой музыкой. Впрочем, это не делает визиты генерала более желанными.
— Ну? — сказал Кирыч, глядя на Санина в упор.
Соседа штормило. Вчерашний вечер он провел нескучно.
— Таких, как вы, убивать надо… — задумчиво сказал Санин.
«Сколько гомофоба не корми, все равно укусит», — обреченно подумал я.
— Ну? — повторил Кирыч.
— А я говорю: ты, че, говорю, нормальные мужики… — продолжил генерал. — Почему бабы такие?
— Какие? — спросил Кирыч.
— Подлые.
У Санина, вероятно, лунатизм на почве алкоголизма. Явился к нам договаривать беседу начатую вчера вечером.
— Если с супружницей не повезло, чего всех-то одной краской мазать, — не удержался я.
— В чем дело, мальчики? — послышался голос-колокольчик.
Из кухни появилась Зинаида. Пары минут оказалось достаточно для преображения «Зинки-мочалки» в «Зинаиду-феерию»: локоны уложены, на губах — лукавая улыбка, в глазах — нега.
Увидев нашу гостью, Санин застыл, как громом пораженный.
— Давайте знакомиться. Вы кто? — спросила Зина, подходя к генералу и протягивая ему руку.
— Любочка! — сказал он с умильной улыбкой и полез целоваться.
— Какой бойкий?! — отступая на безопасное расстояние, сказала она. — Хотите кофе? Это бодрит.
Зина расправила юбку, провела рукой по волосам и, энергично вертя задом, пошла на кухню. Санин отправился следом.