В Палос-де-ла-Фронтера Торквемада счел нужным прибыть лично: в последнее время донесения отсюда казались ему слишком уж спокойными. Нельзя позволять людям забывать страх перед живым воплощением воли Господа на земле — святой Матерью церковью. Когда враги веры спокойно живут и благоденствуют, самое время вразумить паству.
Сегодня днем, Торквемада присутствовал в подвале на допросе лично и… нет, он вовсе не был садистом, наслаждающимся муками еретиков. Никакого удовольствия разорванная, покалеченная на дыбе плоть ему не доставляла.
Напротив, ему всегда приходилось затыкать нос и прикрывать лицо платком, политым душистой водой, привезенной аж из самой Франции: подгоревшее мясо воняло так, что ему становилось плохо. Зато этот визит изрядно обогатит и церковь, и корону. Изабелла Кастильская будет благодарна своему духовному наставнику.
Великий даже улыбнулся, вспоминая её молодой и неопытной девочкой. Как ненасытен оказался ее разум! Как жадно она впитывала науку управления и как благодарна была учителю. Ее муж, к сожалению, был слишком мягкосердечный и недалекий.
«А может быть, и не к сожалению, а к счастью? Если бы Господь вложил в тело Фердинанда Арагонского душу настоящего владыки, кто знает, может, с ересью в стране уже было бы покончено. Но и Великий Инквизитор стал бы не так уж нужен.»
Даже сам себе он никогда не сознавался, что гораздо больше любой ереси его пугало то, что деньги давали евреям и маврам — власть. Именно её сам Торквемада ценил превыше всего в этом мире.
Разумеется, Великий Инквизитор прекрасно знал, что не все мараны истинно следуют по пути веры. Так же было ему ведомо, что многие втихаря справляют обряды своей старой веры и чтут субботу. И отречение их ложно. Он понимал, что, скорее всего, при жизни не успеет насладиться победой. Но он точно знает, что оставит своим преемникам — сильную и мощную Церковь, стоящую всего в шаге от триумфа.
А может быть, Господь смилуется и продлит дни своего сына? Ведь он почти склонил королеву к тому, чтобы час решительной битвы настал! Давно пора изгнать с благословенных земель Испании всю грязь и нечисть! Разумеется, нельзя позволить евреям вывозить с собой все, что нажили они своим непотребным ростовщичеством и коварством. Золото это должно пойти на усиление власти церкви и короны!
Лакея в кабинет, предоставленный Великому Инквизитору в одном из домов графа де Альтамира, Педро не пустил. Воду, чуть разбавленную вином, принес сам. Поставил поднос на стол и заботливо налил в тяжелый венецианский кубок розоватое питье.
Торквемада сделал несколько глотков — горло пересохло, а вода с каплей вина взбодрит его. На сегодня остались еще дела.
— Много народу ждет в приемной, Педро?
Тот сокрушенно вздохнул и кивнул головой:
— Да, Ваше Святейшество.
— Ну что же, зови.
В кабинет, кланяясь, вошел среднего роста полноватый священник. Тонзура тщательно выбрита, на облачении две свежих, аккуратных заплатки.
Великий Инквизитор протянул руку и благословил стоящего на коленях отца Луиса.
— Присаживайся, сын мой. Расскажи мне, в чем скорби твои и заботы.
— Ваше Святейшество, мой прихожанин, капитан городской стражи принес мне странный предмет, который сняли с тела какого-то сумасшедшего, напавшего на патруль.
Торквемада оживился.
— На нем есть загадочные письмена, или иные дьявольские метки?
— Нет-нет, Ваше Святейшество, ничего такого на нем нет. Но эта штука светится сама по себе! И свет этот совсем не от огня — он не дает тепла! Я думал сперва отдать эту вещь падре Мигелю, но потом вспомнил, что скоро прибудете вы, и сохранил ее.
Пожалуй, Великому стало и в самом деле интересно. Свет, не дающий тепла? Что бы это такое могло быть?
— Покажи мне этот предмет, сын мой.
Священнику чуть смутился, и забормотал:
— Сейчас-сейчас, Ваше святейшество… Я не был уверен, что вы захотите взглянуть… А сам нести непонятную вещь побоялся, чтобы не вызвать ваш гнев.
Он подскочил со стула, нелепо переваливаясь, добежал до двери и, высунувшись, громким шепотом позвал:
— Хорхе, поди сюда!
Через несколько секунд он вернулся, неся в руках странной формы коробку с крепящимися к ней ремнями.
Коробка казалась кожаной, но падре Луис, раскладывая ее на столе, пояснил: