– Чем же мой взгляд так отличается?
– Я, я не знаю! – совершенно обезоруживающе воскликнула Кристина так, что на этот раз рассмеялся первым Влад, а она подхватила.
– Хотя стой.
Влад остановился. Кристина стала внимательно рассматривать его лицо. Прищурилась, поднесла палец к губам, склонила голову на бок.
– Вроде как, нашла. У учёного, а я это знаю точняк – мой папа космолог – взгляд погружен внутрь проблемы, внутрь себя, он принадлежит отцу, помогает решать задачу, отгораживая работу мысли от внешних раздражителей – меня, например! У писателя, я думаю та же проблема: вышел в мир на разведку, для сбора образов, материала, как там это называется – фактуры! – и обратно в кусты, бросаться романами исподтишка. Такая же ерунда у всех мальчиков на потоке в универе. Короче, я с детства вижу забор перед внутренним миром человека, а не самого человека.
– Так, а у меня что не так с забором?
Кристина медленно пожала плечами.
– У тебя его нет. Точнее есть. Но… но, вроде как и совсем нет. Не понятно. Как в кофейной чашке предсказывающей судьбу.
Кристина вдруг почти побежала вперёд, Влад едва поспешал за ней.
– Знаешь, может это странно, но твой взгляд вообще не принадлежит тебе, он вообще вне тебя, когда ты задумываешься.
– Одинокий, – добавила чуть позже.
Влад не знал что придумать на это. Кристина говорила серьёзно, но тут же, не прошло и пяти секунд она рассмеялась мигом раскидав возникшую мистику, сбавила шаг.
– Эка вы наивный молодой человек! Да, просто я запомнила твоё лицо, узнала. Видела твои фотографии, когда готовила главу про соединителей. Ты из последнего, восьмого отряда.
– Один из четырёх.
– Владислав Игин, писатель, вдруг ставший соединителем. Артём Щербина – военный, ну, тут всё понятно. Екатерина Садовская – переводчица с китайского, испанского, португальского и латыни; всю жизнь мечтала о космосе и к сорока годам решилась, семья её поддержала. Сай Ю – музыкант, страдающий синдромом Туретта, нашедший освобождение от тиков в музыке и во время погружения в Космос.
– У него невероятная музыкальность и идеальный слух. Он научил меня понимать музыку, а не просто слышать. Когда Сай играет, то все его тики прекращаются совершенно. А в Космосе он становится собой. Как и я… Он мой единственный друг.
– Расскажи!
– О чём?
– Обо всём! О себе! – глаза Кристины вспыхнули ярким взрывом.
Влад пожал плечами, моргнул, мотнул головой из стороны в сторону.
– Раньше, я воспринимал Космос, как нечто внешнее, но чтобы попасть во Вселенную, нужно провалиться вовнутрь себя…
Настала глубокая ночь. В две стороны набережной от Влада и Кристины, насколько хватало взгляда, больше никого не было. Светили деревья, а Влад, возможно впервые в жизни, был так многословен и откровенен с кем-то помимо Космоса.
***
Спустя три часа полёта почти через всю страну, Влад ехал в экомобиле. Белая Нива скользила по воздуху, разогнавшись до трёхсот километров в час. Уже больше двадцати лет экомобили – в тот момент, когда они лишились колёс – всё больше и больше стремясь повысить аэродинамическую эффективность, не теряя в комфорте пассажиров, становились похожи на рыб. Вот и Нива, следуя этим естественным веяниям, была похожа на тигровую акулу. Даже плавники – гибкие, меняющиеся от скорости и набегающих потоков воздуха – имелись в наличии. Хотя, конечно, она не была сверхскоростной и проигрывала заточенным под скорость сигарам.
Мимо рассеянного взгляда Влада проносились поселковые пейзажи. Вся европейская Россия была аккуратно просчитана и ухожена. Здесь не было места дремучей тайге, дикой природе. Восстановленные леса, болота, реки, озёра – всё было аккуратным, наполненным жизнью и математическими алгоритмами. Иначе нельзя. Как и сто лет назад, девять десятых населения страны жили именно тут, а это заставило, всё-таки заставило, научиться к рациональному использованию ресурсов.
Земля без людей не нонсенс.
Спрятанный в лесу, в паре сотен километрах от аэропорта на восток, располагался «Объект 1» – Центр подготовки соединителей им. И. К. Ефремова. Названый так в честь Ивана Ефремова, но не известного классика фантастики, а академика, возглавлявшего группу учёных, с удивлением обнаруживших, что отправить разум человека в космос настоящий, а не околоземный, проще, чем космический корабль, чьей основной проблемой была тотальная немасштабируемость. Металл, будь он трижды современным, возможно гибким, оставался трёхмерной, максимально статичной структурой. Тут требовалось совершенно иное решение, сродни минус трём рыбкам Дирака у незадачливых рыбаков, явно пребывающих в недоумении ничуть не меньшем, чем профессора, услышавшие такой ответ от своего студента.