— Отец всегда очень аккуратно хранил свои записи, не понимаю, почему здесь все разбросано. Может это не он? — С грустью спросил Максим, разглаживая несколько смятых листов.
— А мне кажется об этом месте больше никому не известно, видишь, даже ты не догадывался. — Юля подняла молоток и положила его на верхнюю полку. — Скорее всего, Иван Михайлович очень сильно расстроился, потому что его задумка с созданием перехода не удалась. Людям свойственно иногда в состоянии злости крушить, ломать что-то или сжигать написанное. Считается, что это хотя бы ненадолго приносит облегчение.
— Да, знаю, — кивнул Максим, откладывая стопку в сторону. — Афанасьич когда злится, все подряд швыряет, даже ударить может, если кто под руку попадется. Отец не любил его, и меня всегда предупреждал ни за что не верить этому человеку. Он и библиотеку под лестницей сделал, чтобы Афанасьич не узнал, как далеко он в своих поисках продвинулся. Он же любопытный, везде нос сует.
— Слушай, Максим, — решила спросить тогда Юля. — А Андрей Афанасьевич, он же вроде помогал Алексею с Ваней. Почему Иван Михайлович так настороженно к нему относился?
Юля задумалась, стоит ли рассказывать Максиму о сегодняшней беседе с лесничим, спрашивать про странный отъезд Алексея. Она никак не могла сообразить, стоит ли вообще обсуждать подобные вещи с десятилетним ребенком. Но мальчик, словно в ответ на ее мысли, быстро проговорил.
— Я сегодня не сразу от двери ушел, слушал, я всегда так делаю, потому что Афанасьич иногда громко орет. Он назвал дядю Лешу гадом и другими плохими словами, сказал, что он ему жить мешает и деньги зарабатывать. А еще сказал, что в деревне должен остаться только один из них, вдвоем они не уживутся. Потом засмеялся и повторил, что именно он и останется, потому что дядя Ваня скорее всего не выживет. Юлия Анатольевна, мне кажется дядя Леша в опасности.
У Юли все похолодело внутри, она провела ладонью по волосам и с волнением спросила:
— Почему ты так думаешь?
— Ну, во-первых, дядя Леша больше чем на полдня вообще редко уезжал, да еще не предупредив. А в этот раз даже никто и не видел, ну вот никто, даже ребята, как машина проехала. Получается, он с выключенными фарами что ли в темноте ехал?
— А во-вторых? — спросила Юля.
— А во-вторых, — Максим запыхтел носом. — Ну я всех как бы чувствую. Когда вы появились, сразу понял, что вы тоже, ну это, зеленоглазая. И все время знал, что вы немножко нервничаете. И когда бабка нашептала, тоже сразу понял. И дядю Ваню сегодня слышал, ему больно было и страшно, а сейчас он как бы ничего не чувствует, спит, наверное. — Максим плечом провел по уху. — А дядя Леша, когда он в город уезжает, я его перестаю вот так вот слышать. А сейчас, он будто где-то есть, но я слабо-слабо ощущаю и как-то запутанно, не могу понять как ему.
Юля проглотила подступивший к горлу комок.
— Скажи, Максим, а зверя ты чувствуешь?
— С ним вообще непонятно. Злость чувствую, сильную-сильную. Как будто он прямо всех ненавидит. А иногда мне кажется, что это и не он, а еще кто-то. В общем, тут я весь запутался.
Глава 4. Признание Максима
Максим вытащил с полки складной стульчик, разложил и уселся, понуро опустив голову. Юля сняла с полки второй стул, присела рядышком и обняла мальчишку. Он доверительно прижался и довольно долго сидел молча, потом, не отстраняясь, заговорил.
— Я тут появился совсем мелким, пять лет назад. Но я знаю обо всем, чем занимался отец. Он от меня ничего не скрывал. Ну вот кроме этого подземелья. В это время он уже редко уезжал на поиски других переходов, пытался разобраться со здешним камнем. Исчезал вот только иногда и оставлял со старухой. Его она любила. Ну она же мама. — Максим вздохнул. — А он всегда предупреждал опасаться лесничего, но почему — толком не говорил. Просто считал его двуличным и из-за этого еще более опасным. И…, — Максим замялся. — Чудной он какой-то стал перед смертью отца. Не знаю, заметил ли это дядя Леша.
— А в каком смысле чудной? — не поняла Юля.
— Нууу… Отец с ним поругался сильно. Из-за сына Веры Васильевны, его Женей звали. Отец был очень недоволен, что он станет жить в деревне, а через некоторое время отец погиб. Этот Женя тогда его в лесу и нашел, весь перепугался, трясся и слезу пускал, хоть и большой. И уехал сразу. Виноватым сделали зверя, только я не верю. Он на самом деле добрый, только что-то с ним становится странное. А потом Афанасьич перевернул весь дом. Я из бабкиного окна видел, как он там что-то искал. Может ему и было известно про записи отца, про его книги, только он не знал, где все это спрятано и страшно злился. А отец, вон, оказывается, и не одно тайное место имел.
Максим помолчал, ковыряя ногой дырочку в полу.
— А потом, когда ничего не нашел, стал приставать с расспросами ко мне. Он мне и купить игрушки обещал в городе, и угрожал, что побьет, и так каждый раз. Бабка сначала пыталась меня защищать, а потом стала в огород уходить или к Вере, когда он приходил. А он мне угрожал, что если я дяде Леше нажалуюсь, то плохо будет всем: и мне, и Илюше, и другим мелким пацанам, а они — мои друзья. Я молчал и честно не понимал: чего он от меня хочет. Я от отца узнал много всего про другие переходы, про стоячие камни, про пространства, но ему казалось, что мне точно известно, как открыть здешний переход. Он иногда уезжал отсюда, я тогда хоть жил спокойно.
— Максим, ты просто жуткие вещи рассказываешь. Я все же думаю, что Алексею нужно было об этом знать, он бы вмиг прекратил подобные угрозы, — проговорила Юля. — А знаешь, мне Афанасьич тоже не нравится, мутный тип, так бы я его назвала. Сегодня приходил, сказал, что теперь он тут главный и интересовался — не хочу ли я уехать.
— Вы же не уедете? — воскликнул встревоженно Максим, отстранившись, и глаза его влажно заблестели.
— Нет, — уверенно замотала головой Юля. — Мне теперь и самой интересно понять, что тут происходит. А еще надо узнать: куда на самом деле подевался Алексей.
— Юлия Анатольевна, — Максим шмыгнул носом, — меня еще Афанасьич так не любит, потому что никак понять не может, откуда я взялся. Ему всякого наговорили, а ведь он должен в курсе всего быть, ну он так считает.
— То есть, ты попал сюда не как остальные ребята?
— Не, я не бездомный, ну так мне думается, — помотал головой мальчик и засмеялся. — Я вообще не отсюда, а из другого пространства. Помню только, как один раз мы возились в песочнице с другими мальчишками, и все мы были с таким цветом глаз, как у меня и у вас. Я тогда на берегу красивый камешек нашел ярко-голубого цвета, у меня его мальчишки отобрать хотели, а я не отдавал. Потом появились двое здоровых мужиков в темных масках и стали стрелять. Не знаю, что стало с ребятами, а я рванул в лес — он прямо за домом начинался. Эти, в масках, побежали за мной. Потом выскочил черный зверь и на какое-то время задержал их. Не помню, чтобы они в него стреляли, но они точно отстали. А я все бежал и бежал, мне было очень страшно, потом выскочил на поляну с камнями, зажмурился и проскочил между ними. Помню, прыгнул вверх и никак не мог приземлиться, как будто в яму летел, а когда шлепнулся на землю, оказался тут, в этом лесу. И черный следом за мной выскочил.
— Постой, но каким образом ты попал именно в это пространство? Ведь здесь только один камень?
— Не знаю, но вот я тут. Только обратно не смог, просидел у камня в обнимку с волком, все ждал, что за мной придут. Я еще тогда его Веней и назвал, и ревел от страха. Там меня отец и нашел. Афанасьича тогда в деревне не было, а когда он появился и меня увидел, страшно удивился. Особенно его удивило, что отец меня оставил, потому что его тогда кроме камней вообще ничего не интересовало.
Юля смотрела на мальчика удивленными глазами, его история казалась совершенно сказочной.
— Подожди, ты говоришь камешком голубым хвалился. А ты с ним потом и прыгнул? Может поэтому и попал в Голубой мир?