Алексей с трудом согнул ноги и, приподнявшись на локтях, сделал попытку сесть. Но у него получилось лишь подтянуться назад и привалиться спиной к стене. На его лице отразилась гримаса боли, он снова застонал и зажмурился.
— Видок у меня, наверно, не очень, — через силу попытался улыбнуться он разбитыми губами.
— Я не догадалась взять аптечку, — жалостливо произнесла Юля.
В одном из карманов куртки обнаружилась упаковка бумажных платочков. Намочив один из бутылки, Юля принялась аккуратно стирать запекшуюся кровь с лица и шеи. Судя по многочисленным синякам и кровоподтекам, по порванной одежде, били его нещадно, и, возможно, не один раз. Сердце в груди сжало стальными тисками и, не выдержав собственного эмоционального напряжения, девушка разрыдалась, прижавшись щекой к груди Алексея. Он тихонько обнял ее одной рукой и прижал к себе.
— Юлька, ну ты чего? — с нежностью в голосе проговорил он и прижался подбородком к ее макушке.
— Извини, Лёш. Просто столько всего случилось за эти дни, — всхлипнув, проговорила она. — Я открыла переход и виделась с бабушкой, а еще туда сегодня ушел Максим.
— Но как?! — удивленно воскликнул Алексей. — Как тебе это удалось, ведь камень один?!..
— Нет, — отстраняясь, она покачала головой. — Теперь их два.
Эта новость мгновенно придала Алексею сил, и он принялся с завидным упорством вставать. Наконец ему кое-как удалось подняться, и, держась одной рукой за стенку, он взволнованно проговорил:
— Пойдем, я… Я должен это увидеть… Черт возьми, я ждал этого десять лет.
Черный зверь вышагивал рядом, хотя Юля уже давно мысленно отпустила его. Обратная дорога обещала быть долгой: девушке приходилось поддерживать Алексея, от бессилия у него буквально подкашивались ноги. Неожиданно зверь остановился и, навострив уши, тихонько зарычал, потом жалобно заскулил и, пригнув морду к самой земле, ринулся в обратную сторону. Через пару минут оттуда послышались голоса, и Юлю охватила волна невыносимого, какого-то первобытного страха. Алексей приложил палец к губам и осторожно опустился на землю, привалившись к толстому стволу дуба: бежать в таком состоянии он бы не смог, поэтому оставалось затаиться и надеяться, что зверь их не выдаст. Девушка присела рядом, стараясь успокоиться, ей казалось, что идущие по лесу непременно услышат тревожный стук ее сердца. По чудноватому говору она сразу узнала Афанасьича, а вот его спутник отвечал совсем тихо, ни слов, ни голоса не разобрать.
— Да говорю тебе, Максимка это, небось у камней шастает, гаденыш мелкий. Ну кто еще тут окромя тебя сможет со зверем управляться? Поди-кось пока сидел, попробовал разок, оно и вышло. Не переживай, коли чего мешать будет, я его в город отвезу, там его быстро пристроят куда надо.
И Афанасьич противно заржал.
Глава 12. Сообщники
Некоторое время слышался только шорох листвы под ногами идущих, а потом они, видимо, остановились.
— Слышь, давай уже с ним кончать, — со злостью пробурчал лесничий. — Ни шиша ему Михалыч не рассказывал, ни ему, ни Ванюше. От этих двух олухов проку как от ручной пилы на лесопильне. Черт вас разберет с вашими способностями, кто сны вещие зыркает, кто шепчет как Авдотья, а кто ни черта не может, как эти два кретина. И кто только решил, что в них кровь какая-то другая, из обоих красная текла, как у всех смертных.
Алексей сердито выдохнул, и Юля успокаивающе сжала его руку.
— Хорош только мутузить его. Неуемный ты, злой как черт, не приведи в твоих врагах оказаться, — снова заговорил Афанасьич. — Он тебя не по своей воле выпроваживал, это он тут сейчас за атамана, а до того Михалыч всем руководил. Он-то твою натуру сразу почуял, но то оно и неудивительно. Давай уже с этим хмырем того, а то от зверя проку маловато, нет у него силушки прикончить-то, нету. — Афанасьич снова заржал. — Эх, завтра машину притащу, вот цирк-то будет.
В ответ не последовало ни слова, только звук льющейся жидкости и снова голос лесничего:
— Постой, ну ты совсем что ли изверг, грохни хоть его сперва. Жень! — испуганно выкрикнул Афанасьич. — Ну давай я, коли не хочешь. Ну негоже так, не по-людски ведь! Слышишь, Жень! Эххх…
И в тот же миг между стволами заполыхал огонь. У Юли все похолодело внутри — приди она чуточку позже и непоправимое случилось бы на самом деле. Сколько же злобы и ненависти должно быть в человеке, чтобы вот так взять и сжечь другого заживо? Уму непостижимо.
Судя по всему, парочка отошла от полыхавшего строения, и теперь они разговаривали в десятке метров от затаившихся.
— Женя, ну ты гад, ну честно слово, я ж теперича спать не смогу целую неделю. Ну чего не дал мне его прикончить? Бессердечный ты, ей-богу, хоть самая малость совести у тебя имеется?
— Отвали, дядя Андрей, нет у меня ни совести, ни жалости, особенно к таким вот, которые из себя строят, и другим жить не дают, — сердито отозвался спутник по имени Женька, на удивление он обладал весьма приятным бархатным голосом. — Я тебя с собой не звал, сам бы справился.
— Да черт с тобой, как знаешь, тебе с этим потом жить, — голос Афанасьича дрожал. — Только не боишься, что ты вот так вот, и с тобой потом кто-нибудь этакое сотворит, а?
— Не боюсь, — усмехнувшись, уверенно произнес Женя. — Я бы их всех на тот свет отправил, кому они нужны-то. — Он звонко сплюнул. — Голодранцы хреновы.
Юля почувствовала, как напрягся Алексей, услышав последнюю тираду. Имея хоть чуточку силы, он вскочил бы — за мальчишек он всегда и всюду был горой, но в таком состоянии одолеть двух противников вряд ли бы удалось. Да и ни к чему сейчас этим негодяям знать, что постройка перед их приходом пустовала.
Афанасьич и Женька долго молча курили, изредка между стволов мелькали два красных огонька. Наконец заговорил лесничий, и, судя по ухмылкам, он уже сумел взять себя в руки.
— Ты соберись, Женя. Ну неужто ты хуже этих лопухов, ведь способностей у тебя поболее будет. Нам нужен этот переход, понимаешь. Эх, жалко этот дурак утопил тогда столько добра, хорошо хоть я припрятал еще. Ну ничего, он тогда поплатился за все, никто ведь ничего не заподозрил. — Афанасьич звонко прихлопнул кулаком по ладони. — Ох, жалко перекидыш этот до смерти задрать не может, ох жалко. Поперегрыз бы этим отродьям глотки, чтоб свой нос не совали куда не надо.
— Ты же спать не сможешь, дядя Андрей, — с сарказмом ответил Женя.
— Страшный ты тип, — снова проговорил лесничий. — Этого живьем сжег, над звериной издеваешься почем зря, отца родного грохнул. Ох и кровушки на тебе будет.
— Что ты мелешь, дядя Андрей, какого отца, — недовольным тоном отозвался Женя. — Я его в глаза не видел за всю жизнь, мать сказала, что любовницу себе нашел и сбежал, значит — гад. Так что ты мне его в отцы не сватай, чужой он мне человек, сволочь, раз мамку обидел, и угрызений совести я испытывать не собираюсь.
— Ладно, разберешься ты с этим кирпичом али нет, но покамест станем действовать по моему плану. Выгоним поскорее отсюда всю эту мелюзгу паршивую, ниче, жили до этого на улице и дальше проживут. Станем под защитой генераторов свои дела вертеть. Хорошо-то как, ведь ни одна милиция отродясь не найдет. Михалыч говорил, ежели им мощности прибавить, так сюда вообще никто никогда не пробьется, даже с воздуха как куполом накроет. Лишь бы солнце половчее светило, ветер дул да ручей подземный быстро бёг, больше-то ничего и не надо.
— А с девкой этой что? — неожиданно спросил Женька.
— А чего с ней? Так, училка городская, трусоватая и жалкая какая-то. Авдотья вон пошептала маленько, она и брякнулась без сознания, — снова заржал Афанасьич. — Еще пару разочков напугать ее, так она и сама сбежит. Или ежели приглянулась, то пускай остается, а, как тебе?
Теперь Алексей сжал Юлину руку, а она задержала дыхание, боясь пошевелиться.
— Да что ты ерунду гонишь, на кой она мне сдалась, со школы училок ненавижу, — Женька снова со злостью сплюнул.
— Этот вот ее туда заселил, — продолжил Афанасьич, — я так бумаги и не нашел, прямо чую, тайник у него где-то был, где-то в доме. И малец наверняка знает, где он, только вот сбежал опять. Ну я его найду, вытрясу из него хилую душонку, гаденыш, молчит как партизан. Да еще этому долговязому заявил, что на листе почерк не тот, щенок. Слушай, надо тебе его потрясти, у тебя вон как ловко получается.