Глава 10. Два одиночества
Как и прежде, Юля краем леса добежала до лаза в заборе и вскоре стояла в заброшенном саду, с радостью разглядывая абсолютно целехонький дом. Окно на кухне оказалось приоткрыто, значит можно легко попасть внутрь, но как узнать, кто сейчас в доме? Внутренний голос подсказывал, что самое безопасное место — подвал в сарае, про него никто не знал раньше, и вряд ли кто-то обнаружил после всех произошедших событий.
Юля быстро прошмыгнула сквозь оголившийся кустарник в сарай и, балансируя на куче хлама, осторожно добралась до заветной крышки люка. Внизу все осталось без изменений: продукты и одежда лежали на стеллажах и два разложенных табурета так и стояли с той самой ночи, когда это место обнаружил Максим. Юля наконец перевела дух, повесила на гвоздик включенный фонарик и, глядя на силуэты искусственных камней, задумалась. Просто бродить по деревне опасно, ведь неизвестно кто сейчас здесь может находиться. Разузнать про Алексея, сидя в колодце, тоже затруднительно, отсюда много не увидишь. Или увидишь?
Пу́ри остался здесь. Но поля генераторов теперь нет, и он может находиться далеко от деревни. Попробовать, в любом случае, стоит. Устроившись поудобнее, она несколько раз глубоко вдохнула и прошептала:
— Ко ахо э коэ…
Без особой надежды Юля повторила фразу несколько раз, и вдруг зверь откликнулся. Мало того, она почувствовала что-то вроде удивления. Пу́ри абсолютно легко позволил соединиться с его сознанием и перед взором девушки замелькали светлые пятна, похожие на пятачки снега. Следом за удивлением от зверя пришло ощущение тоски, боли и… Вины? В его сознание вторгалась новая мысль, очень слабая, едва заметная, Юле даже не пришлось приложить усилий, чтобы впустить ее и при этом не потерять контакта со зверем. Эта мысль могла означать только одно — Женя жив и находится где-то рядом, но что-то с ним не так. Он либо болен, либо… при смерти?
Пу́ри сделал попытку двинуться, повинуясь этой слабой мысли, и Юля не стала препятствовать. Зверь выбрался из кустов, отряхнулся, и девушка, осмотревшись его глазами, поняла, что он спал в малиннике за озером. И действительно, несколько мгновений спустя, перед взором появились темно-серые барашки воды, которые гнал по озерной глади свежий ветер. Сильного холода пу́ри не испытывал, но шерсть на его теле шевелилась и мерзли лапы, попадая на снег.
Вот впереди замаячила знакомая беседка, увитая пожухлым от холода виноградом, а рядом с ней — бесформенный темный предмет. У Юли все сжалось внутри: сон сбывался, пусть не точно, но сбывался. А когда зверь внезапно остановился и принялся обнюхивать лежащее на земле ружье, Лёшино ружье, сердце девушки отчаянно заколотилось. Ее страх передался черному, и он тихонько заскулил. Остановившись в замешательстве, пу́ри не понимал, как ему поступить дальше: одна мысль требовала подойти ближе к темному предмету, а Юлин страх останавливал и мешал двигаться вперед. Бесформенная масса тихонько шевельнулась, чужая мысль стала интенсивнее, и связь со зверем прервалась.
Покачнувшись на табурете, Юля успела ухватится за одну из полок, и тут же вскочила. Ей надо обязательно к озеру, надо сейчас же понять, кто там находится.
Пробежав по лесу напрямик, она выскочила точно за беседкой и остановилась, теперь только тонкая стенка сооружения отделяла ее от лежащего на земле. Внезапно послышался стон и, Юля, собрав всю волю в кулак, шагнула к берегу.
Медленно приблизившись, она испытала одновременно огромное облегчение и приступ острой жалости. На земле, запутавшись в длинном черном изодранном в клочья плаще, лежал Женька, его лицо, руки, грудь покрывали глубокие царапины и следы запекшейся крови. Одна нога была неестественно вывернута и на штанине тоже проступили кровавые следы. Повязка валялась в стороне, открывая обезображенную глазницу. Он снова застонал, Юля присела на корточки и дотронулась кончиками пальцев до его щеки. Зверь улегся на землю в нескольких шагах от нее, положив голову на передние лапы. Женя, словно нехотя, приоткрыл глаз, в нем промелькнуло удивление и испуг, уголки губ дернулись, словно в легкой усмешке. Он провел кончиком языка по пересохшим губам и со злостью прошептал:
— Явилась значит. Ловко ты всех обдурила, даже Андрея. Я чувствовал, что кто-то вторгается в разум этого гада, но до последнего был уверен, что это мальчишка…
Он замолчал и зажмурился.
— Это он тебя так? — спросила Юля, кивнув в сторону пу́ри.
Женя качнул головой из стороны в сторону, затем снова прошелся кончиком языка по губам и хриплым шепотом отрывисто заговорил:
— Эта старая ведьма… она прокляла меня, когда узнала… что я застрелил папашу… волки как будто почуяли… они бросились… несколько штук сразу… и не дали подойти к камням… кинулись… гнали оттуда…. враки, что выйти не могут…
Он приподнялся на локте и буквально выплюнул, тяжело дыша:
— Ненавижу вас всех!.. Ненавижу!.. Тебя, Лёху… и всех этих выродков… Я должен был жить лучше… понимаешь, я… а не эти отребья с улицы…
Он хотел добавить что-то еще, но лицо его исказила жуткая гримаса, и он повалился навзничь, устремив невидящий изумрудно-зеленый взгляд единственного глаза в серое хмурое небо. Его рука разжалась, и из ладони выкатился ярко-зеленый камешек, похожий на осколок малахита. Может быть, ему приснился сон, и он понял, что есть возможность пробиться в другой мир, но теперь об этом уже никому не узнать.
Зверь подошел ближе, осторожно втянул воздух возле Жениного лица, и попятился, потом бросил взгляд на камешек, тихонько зарычал и трусцой побежал по тропинке. С неба посыпались снежинки, они таяли на Женином неостывшем лице, и казалось, будто по его щекам катятся крохотные слезинки. Юля провела ладонью по его лицу и закрыла глаз. Опасный противник обезврежен, теперь можно без страха выяснить, кто еще остался в деревне.
Возвращаться она решила той же дорогой, по которой умчался зверь. Именно здесь ее поджидала картина из недавнего сна — черные обугленные останки с сохранившимися, но закопченными, печками. Огонь уничтожил практически все строения и школу, оставив лишь несколько домов, расположенных ближе к лугу. Юля горестно вздохнула: столько труда было вложено в постройку, а остались лишь жалкие головешки.
Теперь ее путь лежал к дому Ивана Михайловича. Сначала Юля подергала дверную ручку, но там оказалось заперто, тогда она прошла во двор и осторожно влезла в окно. На обеденном столе вперемешку валялись бутылки из-под спиртного, грязные тарелки и пустые консервные банки. Окинув грустным взглядом заваленную кухню, Юля подошла к двери и заглянула в комнату. Ее сердце тут же радостно забилось. Задвинутые шторы создавали полумрак, но и небольшого количества света хватало, чтобы разглядеть сидящего на диване и смотрящего в одну точку Алексея. Она, затаив дыхание, стояла у косяка и никак не могла решиться сделать шаг.
Неожиданно мужчина повернул голову в ее сторону, посмотрел невидящим взглядом, и усмехнулся.
— Ты опять приперся? Чего тебе надо? Ты и так ружье спер, больше у меня ничего нет.
Алексей замолчал, видимо ожидая ответа. И Юля уже решила выйти, но он продолжил:
— Ты идиот, только полный придурок мог стрелять в волка.
Он вдруг сполз с дивана, и только сейчас Юля разглядела закутанного в одеяло Веню, лежащего на полу. Та́хи поглядывал на нее и по шевелящейся плотной ткани было ясно, что он пытается махать хвостом. Потом зверь тихонько заскулил. Алексей принялся осторожно гладить его по морде, ласково приговаривая:
— Бедняга, всем от этого живодера досталось. А ведь ты же точно добрый, кому ты зло-то причинил за всю свою жизнь? Да никому. Помочь старался. Этот гад даже застрелить по-человечески не может, только мучиться заставляет. А меня ты уж прости, я не смогу.
Он замолчал, и в тишине слышалось лишь его тяжелое хриплое дыхание. Потом он подтянулся и откинулся на спинку дивана, нащупал бутылку на столе, отхлебнул из нее и проговорил в пустоту:
— Мы все хотим быть героями, придумываем грандиозные планы по спасению мира, или миров, уж кому как повезло в этой жизни. Только в своих геройских фантазиях мы видим себя исключительно победителями, величайшими, достойными всяческих похвал, торжествующими, стремящимися всем сердцем помочь буквально каждому, кого обидела судьба. Только вот когда оказываемся волей этой самой судьбы в числе побежденных, потерпевших неудачу, утративших надежду, то теряем почву под ногами. Я десять лет верил, что переход появится, ну не здесь, так в другом месте. Что это за мир такой, ведь здесь все то же самое, он развивался ни лучше и не хуже других. Но люди здесь погрязли в стремлении добывать деньги любой ценой, даже идя по головам других, да что там по головам, перешагивая через их окоченелые трупы. Человеческая жизнь здесь ничто, так, приложение к купюрам, способное либо их зарабатывать, либо тратить и обогащать других.