— В них есть что-то поэтичное, — изрек я.
— Да, взгляд у нее с поволокой, томный…
— Здорово подходит к колечкам.
— Не правда ли? Очень красивая! — Он вертел фотографию, то приближая, то отодвигая ее, восхищенный ее необыкновенными глазами и колечками. — Разве не так? Смотри, земляк!
В это время дверь помещения неожиданно открылась и на пороге возник надзиратель. Он был весел. Поигрывая ключами, оглядел нары. Такое настроение редко посещало его, и мы в этих случаях не ожидали ничего хорошего. «Улыбка Смерти, — говорили некоторые, — это наши слезы». И они были правы.
— Стоян Стоянов Гайтанов! — выкрикнул он. — Ты здесь?
Все притихли.
— Стоян здесь?
— Нет его… Сбежал! — сказал кто-то.
Смерть повернулся, чтобы рассмотреть говорившего, но в это время бай Стоян поднялся с нар и сказал глухо:
— Здесь я… Куда я денусь? Здесь я!
Смерть подал ему знак следовать за ним. Бай Стоян набросил свой тюремный пиджак в полоску и неохотно двинулся к двери. Лицо его из серого стало белесым, как будто его посыпали мукой. В глазах бай Стояна застыло недоумение. По опыту мы знали, что если кого-нибудь вызывают (как мы говорили, за «справкой»), то это не к добру. Кроме того, бай Стояна сейчас вызвали в неурочное время — был вечер.
Подобное случалось частенько. Вызывали того или иного, чтобы вручить ему «обвинительный акт», допросить дополнительно по указанию прокуратуры, устроить ему встречу с адвокатом, который ведет его дело. Бывало и другое — начинали «давить» на совесть, принуждать отречься от идеи. Одно время придумали даже такие «обработки»: заставляли заключенного подписать бумагу, что он отказывается от своих идей, что сожалеет о заблуждении, в котором находился до нынешнего момента, что порицает коммунизм. Заканчивалась бумага словами: «Очень сожалею о содеянном. Прошу меня помиловать и вернуть свободу». Этого опасались все мы. Каждый, кто писал эти слова, попадал в графу отступников — заключенные с ним не разговаривали, не дружили, не делились едой. Такой превращался в презренное существо, к нему никто не приближался.
Поэтому сейчас мы тревожились за бай Стояна, спрашивали друг друга, что им нужно от него, какому испытанию подвергнут его и выдержит ли он?
Все это занимало всех нас до поздней ночи. Сначала мы думали, что он не задержится там долго, как это бывало обыкновенно, но пришла полночь, а бай Стоян не вернулся. Мы поняли — происходит что-то необычное. Любой топот снаружи по ступеням или скрежет железной двери пугал нас, заставлял автоматически поворачивать голову в надежде увидеть знакомую фигуру. Но ни бай Стоян, ни Смерть в дверях не появились.
Ночь миновала. Дважды сменялся караул, слышались команды и лязг винтовок перед башней. Много раз издалека доносились удары часов с городской площади. Большинство из нас не спали — и из-за шума, и из-за дум о бай Стояне. В конце концов они уснули, только я да его приятель из гигиенической комиссии бодрствовали почти до утра. Мы лежали на соломенных тюфяках, голова к голове, и тихим шепотом рассказывали друг другу различные истории из жизни. Так я узнал и кое-что новое из прошлого бай Стояна. Но спокойнее я не стал, напротив, меня охватила еще большая тревога.
Как я понял, бай Стоян был сельским портным — из тех, что шьют пиджаки и грубосуконные брюки. Потом он переехал в Софию, чтобы стать «модистом». Шил костюмы, кроил пальто, укрывал нелегальные газеты и брошюры в швейной мастерской. Так прошло два-три года. Но он мечтал о чем-то большем. И тогда ему и еще двум таким же, как он, дали задание — на центральной железнодорожной станции в Софии остановить пассажирский поезд и выступить перед пассажирами с речами против фашизма. Это уже было настоящее дело, трудное, героическое. Трое смельчаков двинулись на станцию. Поезд был готов к отправлению. Локомотив пыхтел. Машинист и кочегар ожидали, когда дадут сигнал к отправлению. И сигнал был дан. Но когда колеса начали медленно двигаться, трое вооруженных парней неожиданно вскочили на ступени локомотива. Направив пистолеты на машиниста и кочегара, приказали остановить машину. Те сначала приняли все за шутку, но, напуганные пистолетами, тут же подчинились и остановили поезд, прежде чем он отошел от перрона.
Бай Стоян, самый рослый и крепкий, остался охранять кочегара и машиниста, а двое других выскочили на перрон, чтобы произнести речь против фашизма. Озадаченные пассажиры высовывались из окон вагонов и спрашивали, что случилось. Оратор в это время начал говорить, а другой парень с пистолетом охранял его. Речь продолжалась десять минут. Она состояла только из лозунгов: долой и да здравствует! Полицейские, конечно, выбежали узнать, что случилось с пассажирским поездом, почему он не трогается, но было уже поздно — трое смельчаков успели убежать и скрыться… Их долго искали, но безрезультатно. Только через неделю случайно нашли в одной из швейных мастерских. Парней арестовали и доставили в полицейский участок. Там их «обрабатывали» в течение месяца, а затем, «обработанных», перевели в тюрьму. Так возникло дело под названием «Большевик», потому что оратор, выступавший с речью, носил такую необыкновенную подпольную кличку.