Что же касается самого бегства, то чего только не рассказывали! Правдой, в сущности, было одно — чрезмерное доверие жандарма с винтовкой, которого бай Стоян угощал пирогами…
— Представь себе, — шутили люди, — за какой-то пирог потерять службу…
Как выяснилось, бай Стоян сбежал самым простым способом — попросился у жандарма сходить в больнице в туалет.
Для успокоения жандарма он повесил шинель на дверь. Однако тут же, едва войдя в туалет, выскочил через окошко, которое выходило на больничный двор. Жандарм сидел с другой стороны на скамейке, положив руки на винтовку, и ждал. Он был спокоен. Висящая на двери тюремная шинель гарантировала присутствие ее хозяина. А сам он в это время уже бежал дворами и улицами города.
— Ждет жандарм пять, десять минут… Ждет полчаса, а никто не выходит… Открыл он дверь и увидел, что там никого нет!.. Поднял он тревогу. Сирены завыли, сапоги затопали… Оцепили квартал…
— Молодец бай Стоян!.. Везучий человек!
Мы обсуждали происшедшее, шутили и надеялись, что услышим какую-нибудь новость о беглеце. Но так ничего и не услышали. Наш «славный коллектив» распался — кое-кого перевели в другие тюрьмы, некоторых освободили. И мы почти забыли о старом товарище. Только время от времени я вспоминал о нем, когда получал письма от моей Чио-Чио-сан. «Милый Вабассо, — писала она мне, — когда же наконец и ты будешь свободен?»
Я мысленно успокаивал ее: «Наступит, моя милая! Жди меня».
И она ждала. Посылала письма и ждала. Но вот однажды я неожиданно появился перед дверью ее дома:
— Добрый день. Я уже здесь.
Она повисла у меня на шее и заплакала. А я смеялся. Мне было весело.
Но радость моя продолжалась недолго.
Как-то утром ко мне в дверь постучали. Я жил тогда на чердаке, вечно голодный и издерганный. Услышав стук, подумал, что мне несут какое-нибудь известие о работе, и открыл дверь. Передо мной стояла молодая женщина в трауре. Она была полненькая, со вздернутым носиком. Глаза ее смотрели рассеянно, не точно на меня, а как-то в стороны. Я сразу понял, кто это, хотя никогда прежде не видел ее. Она была точно такой, как на той фотографии… Я пригласил ее войти. Она вошла в мое чердачное помещение и села на стул, который я ей предложил. Мы смотрели друг на друга молча, будто нам не о чем было говорить. А в сущности, за эти два года многое произошло. Она открыла сумочку и достала газету, подала мне. Я прочел коротенький некролог, на который она указала, и не поверил своим глазам В некрологе писалось о «героической смерти болгарина Стояна Гайтанова на Мадридском фронте». Я читал и перечитывал отпечатанные строчки и все никак не мог поверить. Руки у меня занемели. Я не знал, что делать. Только спросил:
— Когда вы об этом узнали?
— Месяц назад.
— А почему не сообщили мне сразу же?
— Мне было неудобно. — Она склонила голову и замолчала.
— Почему неудобно?.. Из-за вашего мужа?
— Нет, мы развелись.
Я вздрогнул. Это была новая неожиданность.
— Вот как?
— Да. Он оказался мошенником, — ответила она, уставившись своими раскосыми глазами на затертые чердачные доски.
Я и не собирался спрашивать ее, каким мошенником оказался Татарчев. Не было надобности мне это объяснять. Я свернул газету с некрологом и положил в карман. Она по-прежнему смотрела на доски, и из глаз ее текли слезы. Я отошел к окну, чтобы не мешать ей. Пусть поплачет. По крыше и возле дымовых труб прыгали и чирикали воробышки, ворковали голуби. Их не интересовали наши беды. Им было весело, оттого что пригревало солнце и было тепло. Я долго стоял и смотрел на них…
ДВОЕ В НОВОМ ГОРОДЕ
Роман
Перевод В. Н. Гребенникова.
1
Асфальтированное шоссе дышало бензином в утреннем полумраке. Но скорее всего, мне это показалось, потому что, когда я проснулся, в ногах у меня стоял открытый бидон, который я с вечера не бросил в кузов. В эту ночь по своей рассеянности и беззаботности я к тому же забыл открыть окно кабины.
Спал я крепко, но соловьи все-таки разбудили меня. Всегда, когда я неожиданно, как сейчас, пробуждался, у меня появлялись какие-то странные мысли. Наверное, так было из-за снов. В последнее время сны я видел часто и просыпался весь в поту.