— Что же будет с гаремом? — простонала Эсмилькан, ломая в отчаянии руки. — Как ты думаешь, Абдулла, неужели янычары осмелятся ворваться в гарем?! О, как я теперь жалею, что Сафия не осталась в Магнезии!
«Да ты сама не догадываешься, что все мы очень скоро об этом еще пожалеем!» — тяжело вздохнув, подумал я, но предпочел промолчать.
— Это еще не самое страшное, госпожа. Мой господин, Великий визирь Соколли-паша, тоже остался с ними, за запертыми воротами. Они взяли его в заложники.
Эсмилькан так и просидела до самого рассвета в своих лучших одеждах. Она то открывала глаза, то вновь проваливалась в тяжелую дремоту, решительно отказываясь лечь в постель, и все это время гадала, кто же она теперь — сирота? Вдова? Или и то и другое вместе? Или (Аллах милосерден!) ни то, ни другое? И я ждал и надеялся вместе с ней.
Миновал день… Миновала ночь. И еще один день, и еще одна ночь, а моя госпожа все ждала. До нас дошли слухи, что во время беспорядков на улицах города было убито по меньшей мере десять человек, но все эти смерти были лишь еще одним подтверждением того, что происходит нечто серьезное. Так нарывы во рту свидетельствуют о том, что началось общее заражение всего тела. Сына нашего привратника с проклятием вытолкали из одной лавки, куда он был послан за провизией, а в другой вообще избили до крови, поскольку все хорошо знали, что он служит у Соколли-паши. И вот, когда мы совсем извелись от долгого ожидания, со стороны крепости послышался грохот пушечных залпов, но эти залпы возвещали об одержанной победе. Так мы узнали, что мятеж наконец подавлен. Венецианский флот был вынужден убраться назад, в Средиземное море, а Селим в итоге был провозглашен правителем Блистательной Порты.
— Но какой ценой! Аллах свидетель, какой ценой! — печально качал головой мой господин. Получив свободу, он, наконец, благополучно вернулся домой. Мы сидели в гостиной, и он рассказывал мне о том, что произошло, время от времени прерываясь и тяжко вздыхая.
— И какова же была цена, мой господин? — отважился спросить я.
— Эх, они таки добились своего, разрушили империю. Разрушили великую Империю! И даже сами еще не поняли этого. Но что им за дело? Все, что им нужно, устроить собственные дела!
Государственная казна, как я понял, была полностью истощена. Все сокровища, которые захватил Капудан-паша во время своего последнего набега на Хиос, ушли на подарки недовольным, а за ними последовали и сокровища из личной казны султана, и даже драгоценные украшения тетки Эсмилькан — Михримы-султан. Эта достойная женщина согласилась принести такую жертву, чтобы избавить от смерти и позора не только своего негодного пьянчугу-брата, но всех женщин султанского гарема.
— Но и это еще не самое худшее, — мрачно добавил Соколли-паша.
— Так это еще не все?! Аллах сохрани нас и спаси, чего же еще они могли требовать?
— Деньги, драгоценности — ерунда. Главное впереди. Что деньги? Деньги скоро будут, и казна тоже рано или поздно пополнится, — вздохнул мой господин. — Но они потребовали уступок, и мы вынуждены были согласиться. Все наши старинные законы, по которым мы жили сотни лет, теперь изменились. Янычарам будет позволено жениться. Да, да, ты не ослышался — жениться! Но не только. Отныне они смогут передавать свой чин по наследству своим сыновьям. Полки перестали быть закрытыми, теперь в любой полк может записаться всякий, кто пожелает, в том числе и турки. Это конец армии, да, да, конец. А конец армии означает конец империи.
— Могу поспорить, если ты хорошенько прислушаешься, то услышишь: краса и гордость армии, элитные полки, куда отбирались только достойнейшие, не знавшие иных забот кроме сражений, непобедимая армия, перед которой некогда дрожала вся Европа, — да, да, я готов спорить, ты тоже слышишь, как они носятся по улицам столицы, словно стадо очумевших баранов, громко требуя себе жен, как требовали они денег в то утро, когда проходили торжественным маршем по городу! Нет в городе человека, который бы не дрожал от страха за свою дочь! И каждый из этих негодяев намерен потребовать месяц отпуска, чтобы провести его с молодой женой, так что очень скоро все они будут думать только о своих будущих сыновьях, а не о копьях и ятаганах! Кто станет тогда сражаться с неверными, спрашиваю я тебя? Шайка бездельников? Все пропало! Армия… великая империя — всему конец! И я сам, собственными руками, способствовал этому крушению.
— Но разве вы сами, мой господин, не радовались бы, если бы ваш собственный сын мог со временем поступить в один из тех элитных полков, которые вы так любите? — осмелился спросить я.