Так продолжалось и дальше.
Время близилось к вечеру. По уже сложившейся привычке моя госпожа, прежде чем уйти, ненадолго присаживалась на Камне. При выходе из главного входа взгляд ваш тут же утыкается в плиту из простого белого известняка. Гладкий камень на самом верху заканчивался небольшим углублением, где, согласно легенде, и сидел когда-то святой, погруженный в свои размышления. Нас уверяли, что любая паломница, если она свято верит в помощь Руми, посидев на том же месте и повторив на память первую главу из Корана, может надеяться, что ее сокровенное желание исполнится. Эсмилькан поначалу отправляла туда посидеть своих служанок, но все это сопровождалось таким игривым хихиканьем и перешептыванием, что Сура, даже если они и знали ее наизусть, моментально была забыта, а все их желания, как мне казалось, оказывались слишком легкомысленными, чтобы у святого Руми могло появиться желание выполнить их. В основном они сводились к надеждам получить в подарок изумрудное ожерелье. Или уж, на худой конец, лишнюю миску плова на обед.
— Ну, а теперь твоя очередь, Абдулла. — Эсмилькан тронула меня за руку, и я очнулся.
— Но, госпожа, мне нечего желать! — запротестовал я.
Она посмотрела на меня в упор. В ее влажных карих глазах светилось понимание. Единственным и самым заветным моим желанием — и она хорошо это знала — было желание снова вернуть себе свою мужскую сущность, но просить об этом святого было бы насмешкой и оскорблением Аллаха и его воли. Поэтому Эсмилькан в ответ только молча стиснула мою руку, позволив мне помочь ей взобраться наверх.
— …тебе одному мы поклоняемся, тебя одного почитаем и тебя одного молим о помощи…
— Абдулла! О Аллах! Мир с тобой, мой друг!
Как я мог не узнать этот голос! Но звук его поразил меня до такой степени, что пальцы мои разжались сами собой. Я как раз держал в руках угол большого расшитого узором занавеса, благодаря которому моя госпожа могла дойти от мечети к своему паланкину, стоявшему в двух шагах от входа, оставаясь при этом невидимой для любопытных взглядов — все, что они могли различить, был смутный женский силуэт. И вот теперь я едва не выпустил его из рук. Спохватившись, я крепче сжал кусок плотной ткани, вцепившись в него с такой силой, что даже костяшки моих пальцев побелели от напряжения. Хотя, признаться, я едва не выронил его снова, когда повернулся, чтобы ответить на поклон того, кто с таким энтузиазмом приветствовал меня сейчас.
Человеком, приветствовавшим меня с таким энтузиазмом, словно я был его потерянным и вновь обретенным родственником, был не кто иной, как наш молодой спаги, Ферхад Бей.
— Мне показалось, я узнал тебя еще позавчера, по дороге сюда, — захлебываясь, продолжал он, — но наш полк двигался маршем, так что я не мог выйти из рядов и посмотреть, ты ли это. Ну, как дела? Как поживаешь, мой друг?
Он продолжал тарахтеть, расспрашивая меня о моем здоровье и здоровье всех наших общих знакомых с таким беспечным видом, словно мы сидели с ним в чайхане и вели непринужденную беседу, попивая чай и наслаждаясь бездельем, — словно это и не он был вынужден покинуть столицу в еще большей спешке, чем я сам. Единственное, о чем он так и не решился меня спросить, это о том, как поживает моя очаровательная госпожа. И то не потому, что это было бы верхом невоспитанности, — просто он успел увидеть ее собственными глазами.
Я только диву давался его словоохотливости. Можно было подумать, мы с ним давние приятели, потому что Ферхад, словно забыв о своей всегдашней сдержанности, принялся посвящать меня во все детали тех дел, что теперь привели его в Конью.
— …беспорядки на границе с Персией, а начались они сразу же после того, как шаху стало известно о смерти нашего обожаемого султана — да упокоит Аллах его бессмертную душу! Поэтому сразу собрали войска, чтобы дать персам достойный отпор. Если бы ты знал, какой это будет утомительный поход — через безлюдные, выжженные солнцем верховья гор Верхней Армении и Азербайджана! О Аллах, не пройдет и недели, как мы вновь двинемся в путь, чтобы встретить свою судьбу!
Кто-то, возможно, счел бы его полным дураком. Другие, скорее, решили бы, что имеют дело с человеком, который попросту не умеет держать язык за зубами, вот и выбалтывает первому встречному доверенные ему тайны. Другие, — но не я. Хорошенько припомнив все обстоятельства, которые привели его в наш дом, когда он столько недель подряд держал в секрете обстоятельства смерти великого султана, я призадумался. Кому-кому, а мне было известно, что Ферхад, как никто другой, умеет держать язык за зубами, когда это требуется.