— Не волнуйся, Сафия, — ласково ответила моя госпожа. — Армия правоверных не останется без доблестного военачальника. Во главе ее стоит мой супруг, и, Аллах свидетель, среди мусульман нет никого, кто был бы более достоин этой чести, чем он, потому что нет на свете воина опытнее и мудрее его.
— Так ты поняла, к чему я веду! — воскликнула Сафия, на лице ее ясно отразилось: «Ну, наконец-то!» — Но тогда объясни мне другое. Как так случилось, что твой супруг, могучий и славный Великий визирь, ни словом не упомянул об этом на заседании Дивана?
— А ты откуда знаешь об этом, Сафия? — удивилась Эсмилькан.
— Ну, поскольку у меня самой нет ни секунды времени, чтобы пробраться в Око султана, я послала туда Газанфера. Вернее, посылала его постоянно, почти каждый день.
— Похоже, этот Газанфер поспевает всюду, — недовольно заметила Эсмилькан.
— Я же тебе говорила, из него вышел прекрасный евнух!
— И где же ты отыскала такое сокровище?
— Потом как-нибудь расскажу, сейчас некогда. В другой раз, ладно? А теперь ты вот что мне скажи: неужели военный совет был у вас дома? Должны же они были его где-то устроить, верно? А если не во дворце, то где? Возможно, у вас — из соображений безопасности.
Эсмилькан уклончиво ответила, что ничего подобного не помнит.
— Ты же знаешь, у моего супруга постоянно какие-то совещания, — объяснила она. — Одним больше, одним меньше, разве я заметила бы?
— Но на нем обязательно должен был бы присутствовать и Хранитель Султанского Коня, — подсказала Сафия, жадно ловя на лету каждое слово.
Эсмилькан вспыхнула:
— Ах да… Теперь, когда ты об этом упомянула, я, кажется, что-то такое припоминаю…
— Ну, ну, а дальше? — подпрыгивала от нетерпения Сафия. — Стало быть, он встретился с Соколли у вас, в вашем доме.
Заметив смущение Эсмилькан и румянец, окрасивший ее щеки, Сафия старалась изо всех сил подбодрить мою госпожу.
— А кроме него на этом совещании должен был обязательно присутствовать и начальник полка янычар.
«И еще все остальные визири вместе с Капудан-пашой, поскольку в операции должен быть задействован и весь турецкий флот», — добавил я про себя, поскольку прекрасно помнил и это совещание у нас в доме, и все, что было с ним связано. — И еще там был сам муфтий, Шейх ал-Ислам. Он обязан был дать свое благословение, так как эта экспедиция носила несколько необычный характер. И он это сделал, правда, в самом конце. Да и как он мог отказаться: речь шла о том, чтобы вернуть под власть мусульман те самые земли, которые испокон веков им принадлежали и только последние несколько лет попали в руки русских, неверных? Но вслух я, однако, ничего не сказал.
— Да, мне кажется, я помню такое совещание… Правда, довольно смутно, — после дополнительных понуканий и просьб неохотно призналась Эсмилькан. — Только, если честно, не припомню что-то, чтобы речь там шла о войне. Говорили все больше о каких-то каналах, то есть о том, что придется строить каналы, но ведь это все дела достаточно мирные, верно?
— Каналы? — Сафия наморщила лоб. — Насколько я помню, строительство большого канала между Средиземным и Красным морем всегда было любимым проектом Великого визиря. Он все твердил, что благодаря этому правоверные смогут держать в своих руках торговлю и с Индией, и с Китаем, поскольку путь через него будет куда более удобным через Суэц с его мелководьем, где не могут пройти большие суда. Кто в Европе тогда станет торговать с испанцами или португальцами, которым приходится плыть вокруг всей Африки, а на это уходят месяцы, когда мы сможем предложить те же самые товары по гораздо более выгодным ценам?
— Да, мой супруг очень мудрый человек, — улыбнулась Эсмилькан.
— Да, конечно, — отмахнулась Сафия. — Но кто в наши дни — если он, конечно, не окончательно сошел с ума, — решится выйти в Красное море? Это когда в Йемене может в любой момент вспыхнуть мятеж! Все равно что повернуться спиной к пороховой бочке, да еще с зажженным фитилем! Или собственными руками накинуть удавку себе на шею!
Эсмилькан, бедняжка, слабо разбиралась в географии. И, по-видимому, не очень хорошо поняла, о чем говорит Сафия. Но мысль о море, которому кто-то собирается накинуть на шею удавку, до такой степени растрогала ее, что в глазах у нее заблестели слезы.