Виктор на мгновение вспомнил, как он в течение нескольких лет ходил на роботу через старый, железнодорожный парк. Где между двумя валунами возвышалась огромная ель.
Когда-то проходя через это место и рассматривая камни, покрытые мхами и вдыхая аромат хвои, он сочинял признание Софие в стихотворной форме. Но все это кануло в лету: Признание было давно произнесено и вышло больше смехотворным, нежели стихотворным. София приняла его с весельем, и все можно было без сожаления забыть, и утопить в прошлом... если бы не огромная ель между двумя валунами, которая каждый раз просто удивляла своей феноменальной памятью о былых, забавных впечатлениях и даже с мельчайшими подробностями, которые и сейчас вспоминал Виктор, проходя через это место, удивляясь и обновляясь в памяти и чувствах.
Жизнь прозябает, а память согревает. Это особенно хорошо ощущают женщины своими хрупкими плечами и нежной грудью, - почему многие из них, больше предпочитают вспоминать, о прошлом, нежели думать о будущем.
Праздно отвлекаясь на различные темы, разбредаясь мыслями и рассеиваясь вниманием, парень по неосторожности оступился. От испуга екнуло сердце.
«Страшно подумать просто в голове не укладывается, как там - в могиле, под толстым слоем земли, в тесном ящике: Ты дышишь, но воздуха для тебя нет, ты хочешь домой, но тебя уже никто ни ждет. Ты вычеркнут из мира живых, и твое время исчисляется только в твоих оставшихся мыслях... - Виктор вздрогнул и смахнул со лба пот. - Но ведь живые тоже, безнадежно заключены в плоть, обречены и ограничены временем и прикованы к земле ее притяжением. Эта сила тяжести, настолько велика, что закрепощает и приземляет не только вещи, но и мысли, и даже память.
Мы здесь все порабощены земле - вроде бы живые, но на самом деле от рождения мертвые. Едва появившиеся на свет души бренные - словно пойманные воробьи, и заживо облепленные глиной. Мертвым уже все равно, но как же нам, живым, в этих хрупких саркофагах из плоти, которые разрушаются даже не от прикосновения, но просто от веяния времени?»
Наконец парень отыскал знакомый холмик, плотно обложенный траурными венками и, не мешкая, чтобы не кормить своим вниманием навязчивые мысли, взялся за дело. Торопливо разбрасывая венки, он наступил на один из них. Пластиковые лепестки оказались слишком скользкими и юноша, потеряв равновесие, едва не распластался поперек могилы, но успел выставить руки.
Приземлившись ладонями на холм, Виктор тут же испуганно отпрянул. Что это?! Земля здесь была едва не горячей и заметно содрогалась. Парню показалось, как будто он прикоснулся к чему-то живому... хотя, может быть и показалось, но, во всяком случае, он это почувствовал отчетливо. Бедняга судорожно вздрогнул и передернул плечами. Необъяснимый холод и неестественная чужеродность происходящего дергали за нервы. Парень потерял ориентацию во времени, очевидно, сложившиеся обстоятельства строили в нем чудовищные стены.
Небо было плотно затянуто тучами. Луна, безрезультатно пыталась пробиться сквозь их ватное одеяло, и лишь с трудом выделялась, едва заметным, бледным пятном. Сбитый с толку, юноша вытащил из заднего кармана фонарик и настороженно огляделся по сторонам. Тьма поглощала свет. Нет, не в том смысле, что маленький китайский фонарик был бессилен перед большой славянской ночью, но парню показалось, что в этом месте тьма была особенно плотной, как будто здесь был ее эпицентр и усиленная ее концентрация.
Виктор осветил ближайшие заросли шиповника и с изумлением заметил, что они были совсем высохшие и пожелтевшие, а в некоторых местах и вовсе аномально голые. Странно, обычно, наоборот, для зелени нет лучше условий, чем места захоронений.
На ум почему-то пришла радиация. Во всяком случае - очень было, похоже. Не найдя этому объяснений и вспомнив о времени, Виктор плюнул на все аномалии, схватил лопату и воткнул ее в еще рыхлую земную плоть.
В этот момент весь холм неожиданно вздрогнул, венки, и ленты поплыли по мелкой зыби в разные стороны, и парень просто обомлел. В рукоятке лопаты ритмично и отчетливо бился пульс. Она даже заметно вздрагивала.
Леса, холмы и могучие Альпы, вы содрогаетесь в испуге, когда в Италии извергается Везувий. Это у преисподни кончается терпение и все в ужасе трепещет, когда она провозглашает апокалипсис. Но всякий раз гнев иссякает раньше, чем терпение, и седеющий от остывающей ярости Везувий засыпает в руинах и пепле.
Виктор с ужасом отпрянул. То с чем он столкнулся было настолько не естественным, и диким, что не находило даже самых немыслимых объяснений. Парень растеряно смотрел на красный черенок лопаты, как на какое-то орудие убийства, вонзенное в гигантскую тушу, спящего под землей чудовища. Как выстрел в голову, в воображении вспыхнула рукоятка шила, воткнутая в тело поросенка, которого, когда-то кололи в деревне.