— Библиотека Ватикана, — объяснил Ренэ Декарт. — Всегда перекрывает остальные коридоры. Раньше приходилось тратить уйму времени, чтобы ее обойти. Но в каждой библиотеке существуют небольшие лазейки, своего рода Лабиринт внутри Лабиринта.
В руке Ренэ блеснули толстые линзы в изогнутой оправе.
— Невооруженным глазом их не разглядишь, слишком острый угол обзора, поэтому приходится использовать гиперскопический окуляр…
Как только Декарт нацепил сей окуляр на переносицу, из оправы тут же выскочили линзы меньшего размера, и глаза Ренэ скрылись под слоями разноцветных стекляшек. Он медленно поводил головой, что-то разглядывая, потом повернулся бочком и протиснулся в едва заметную щель между зеркалами. Затем из той же щели вытянулась его рука, передавая окуляр спутнику. Евгений примерил линзы — и перед ним тоже мгновенно расширилась тонкая спектральная щель между зеркалами. Теперь он смог через нее пройти или, точнее, просочиться, судя по ощущениям, которые при этом возникали.
Лабиринт внутри Лабиринта оказался тонкой астральной сетью, соединявшей библиотеки между собой. Поэтому вместо Апостольской библиотеки Ватикана они с Декартом вошли в другую библиотеку, не такую обширную, но выполненную с безупречном вкусом, столь же величественную и чудесную. Чередование витых и прямых колонн между книжных полок зрительно умножало количество шкафов, а сплошная окантовка из балкончиков на втором этаже подчеркивала роспись куполообразного потолка, создававшего мистическую ауру, словно это была не библиотека, а самый настоящий храм со своими таинствами, обрядами, иконами, всенощными бдениями.
— Вуа-ля, добро пожаловать в Клементиум, пражский коллегиум Общества Иисуса! — огласил Декарт. — Каждый раз, приходя сюда, волнуюсь как мальчишка!
— Думаю, тебя можно понять, это же штаб-квартира некогда самой могущественной секретной службы, — добавил от себя Евгений.
— Так сложилось! Почти все тайные общества и разведывательные службы создавались по нашему образцу. Мы были первыми во всем. Иезуиты не узнавали секреты — мы их создавали! Мы первыми проникли в Китай. Мы были первыми в науке, осознавая всю недальновидность Ватикана, пытавшегося запретить систему небесных тел Коперника…
Декарт обошел стоявший посреди библиотечного зала астрономический глобус с изображениями знаков зодиака и других созвездий.
— Если бы ни мои воинские обязанности, я бы мог еще при жизни встретить здесь Иоганна Кеплера. Меня восхищал его ум, способность разглядеть вселенскую гармонию в движении планет, в пчелиных сотах, в плодах граната, в каждой пролетающей снежинке. Он видел глубокую связь там, где другие ничего не видят. Даже в самых простых наблюдениях могут скрываться великие тайны, Женэ.
— В каких наблюдениях?
— Например, в простом наблюдении Кеплера, что квадратная упаковка шаров при сжатии дает более плотную треугольную упаковку ромба. Следовательно, квадратное расположение в пространстве не существует без треугольного, и наоборот.
— Напоминает теорему из молекулярной физики, — произнес Евгений, сомневаясь, что Декарту известно о существовании такой науки.
— Речь не только о молекулах, — Декарт обвел рукой библиотеку. — Речь обо всем этом, о том пространственном мире, в котором мы движемся!
— Ты забываешь, что для меня это мнимое пространство. Для меня это только сон! — напомнил Евгений.
— Но существование одного пространства невозможно без существования другого, — заявил Декарт, подсказывая Евгению следующую мысль.
— Подожди-ка! Выходит, трехмерное пространство — более плотная упаковка четырехмерного, а четырехмерное — более плотная упаковка пятимерного? — от удивления Евгений приподнял бровь.
— Ты быстро схватываешь!
Декарт развернулся и направился к выходу из библиотеки.
— Получается, те образы, которые возникают у меня в голове в данный момент, ты и я — мы существуем в таком пространстве? — не отставал Евгений. — Четырехмерная нервная система создает в пространстве-времени более разряженное, пятимерное пространство?
— Мышление res cogitans можно представить таким пространством. В нем материальные тела порождают образы, а образы порождают материальные тела. Мы возникаем из свернутых в пространстве потенциалов. Мы создаем их, влюбляемся в них, мы живем одновременно с ними, и мы исчезаем, когда существующие вместе с нами образы вновь становятся менее плотными.
— Значит, свернуть и развернуть образ — это то же самое, что родиться и умереть или, скажем, проснуться и заснуть? Это как колебание вакуума? Как расширение и сжатие Вселенной?