Я разул свою госпожу и сделал все от меня возможное, чтобы ей было удобно. К счастью, моя госпожа была настолько уставшей, что сразу же уснула. Я приоткрыл ее жакет и вуаль и с радостью обнаружил, что вся остальная ее одежда осталась сухой.
Я быстро укрыл ее вуалью снова, как только услышал чьи-то шаги. Это была жена атамана, которая принесла суп с ароматом мяты, простой хлеб и сыр. Позже она вернулась с парой старых, но теплых и сухих одеял. Она только скептически фыркнула, когда я поблагодарил ее, как будто хотела сказать: «Да, хорошо, вы можете поблагодарить меня, если выберетесь отсюда живыми».
Для себя я заметил, что несмотря на те богатства, которые доставили сюда разбойники, труд этой крестьянки был более важным для нас: этот вкусный овечий сыр, хлеб, шерстяные одеяла.
— По крайней мере, это означает, что они не собираются морить нас голодом.
Эти слова прокомментировали беззаботное поведение Сафи. Жена разбойника еще не успела выйти из комнаты, а дочь Баффо уже уселась на пол и начала с аппетитом поглощать принесенную еду.
— Конечно, нет, — сказала Сафи, откусывая очередной кусок хлеба. — Какая польза в мертвых заложниках?
— Нас что, будут держать в заложниках? Для чего?
— Из-за выкупа. И мести. — Аппетит Сафи не уменьшился от этих слов.
Казалось, что Сафи только и мечтала, чтобы исчезнуть из поля зрения Мурата, чтобы испытать что-то новое и, соответственно, изведать новый поворот своей судьбы.
— Я уверена, вы заметили, что у Сумасшедшего Орхана (так она называла атамана разбойников) нет правого глаза.
В действительности этой детали во время нашего захвата я не заметил. Зато после, хорошо изучив его лицо, я понял, что оно вызывало больше страха, чем сострадания. Черная впадина на месте глаза хорошо подходила для этого. Его борода была тоже черного цвета и такая длинная, что ею можно было обернуть шею.
— Ты знаешь, как он потерял глаз? — поинтересовалась Сафи.
Я не знал.
— Это сделал паша Соколли. Раскаленным железом. Я недоверчиво посмотрел на нее.
— Да, это правда. О, конечно, это случилось очень давно. Ты, наверное, не ожидал, что паша будет пачкать свои руки таким делом. Но это было много лет назад, когда он был янычаром. А великий визирь, паша Ибрагим, начал грабить имущество благоверных честных турков, таких как Орхан. И, конечно же, им не оставалось ничего больше, как отстаивать свои права.
Я вздрогнул только от одной мысли об этом.
— Да, их отряд не мог сравниться с отрядом Ибрагима и его христианскими янычарами. Те, кого не убили в атаке, были ослеплены или искалечены каким-нибудь другим способом, чтобы они никогда уже не смогли подняться против него снова.
— Я уверен, что паша Соколли только исполнял свой долг, — сказал я, защищая его.
— Да. Долг подхалима исполнять желания жадного господина.
— Все же у Орхана нет лишь одного глаза, не двух.
— Кажется, сам милостивый Аллах отвел руку паши Соколли от этого. Когда он вернулся, Орхану, несмотря на невыносимую боль, удалось спрятаться среди мертвых. Но, конечно же, он не вернул себе свою землю, так что один глаз был малым утешением.
— Я уверен, паша Соколли делал то, что было необходимо, — снова попытался я защитить своего господина. — Он хороший человек. Его благотворительные заведения можно найти по всей империи.
— Да. Но кто выстраивается в очереди за хлебом в этих местах? Люди, чьи конечности искалечены, которые поэтому и не могут сами зарабатывать. Женщины-вдовы. Дети — не язычников, а турецкие — дети, которые остались без отцов и наследства.
Я с беспокойством посмотрел на Есмихан и обрадовался, что она все еще спит. Я не хотел, чтобы она это слышала.
— Ты волнуешься за Есмихан, — сказала Сафи, глядя мне в глаза. — Теперь она спасена от более худшей судьбы. Теперь ей никогда не придется выходить замуж за этого пашу.
— Я уверен, ты не можешь думать, что план Орхана будет иметь успех.
— Но почему бы и нет?
— Он всего лишь один. Один полуслепой мужчина с горсткой своих последователей против всей империи. Ты не можешь верить, что паша Ибрагим или не он, а султан Сулейман — кого на Западе называют Великолепным, — позволит, чтобы что-нибудь случилось с его собственной дочкой? А ваш драгоценный Мурат, он что, будет бездействовать?
Сафи никак не отреагировала на эти мои слова.
— Аллах помогает Орхану, он знает секретные тропы в горах.
— И вдохновение этого сумасшедшего не принесет плодов. Время таких фанатичных лидеров уже давно прошло.
— Виньеро, я и не думала, что ты можешь быть таким реалистом. Раньше ты был мечтательным идеалистом. Ты собирался спасти меня от турецких пиратов. Ты был готов взбираться на стены, чтобы спасти меня. — Она перешла на итальянский и начала строить мне глазки.
Но я не поддавался на ее уловки. Наоборот, разозлился:
— Благодаря тебе я перестал быть идеалистом.
— Теперь ты сожалеешь?
— Да, и я имею на это право. А ты, дочь Баффо, посмотри-ка лучше на себя. В какой-то момент ты хочешь совершить утомительную прогулку по всей Анатолии, чтобы забрать дурацкое серебряное колье и соблазнить одного определенного мужчину, в следующий — ты хочешь бросить все ради незнакомца. Ради Бога, ты похожа на кусок масла; ты вбираешь в себя весь вкус и запах тех мужчин, которые владеют тобой.
Сафи тряхнула волосами — в полумраке они как раз были цвета золотистого масла, — как будто я сделал ей комплимент.
— Я просто не недооцениваю власти Сумасшедшего Орхана, — просто ответила она. — Этот человек охвачен жаждой мести в течение двадцати лет. И мы его заложники.
— Да, — сказал я в ужасе от услышанного. Я уже не хотел ни есть, ни пить и пристроился рядом с моей госпожой.
XLV
— Где мальчик? Ты позволил ему одному пойти в Стамбул — с этим посланием! О, Аллах!
— Он уже не мальчик, женщина. Он мужчина! — Сумасшедший Орхан пытался усмирить свою жену. — Вспомни-ка пословицу: «Если ты не дашь мужчине мужского занятия, он сам его найдет». Он сам попросился быть одним из тех, кто отнесет наши требования паше Соколли — Аллах может забрать оба его глаза — и султану.
— Они убьют его, как только увидят, — рыдала женщина.
— Я дал ему немного денег, но если этого будет недостаточно, я уверен, что он додумается и украдет столько, сколько нужно, чтобы купить себе посланника в Порте. Если же он до этого не додумается, тогда он мне не сын и я прокляну его, как ты это называешь, женское воспитание.
— О, и я смотрю на этот ужасный риск, а ты даже не привел к своему сыну невесту. До сих пор твоя кровь была слишком горяча от мести, чтобы разглядеть свой отцовский долг перед сыном. «Только одна девушка достойна нашего сына», — сказал ты. Очень хорошо. И я молилась, что, может быть, это успокоит твою ненависть по отношению к Соколли и наконец-то, после всех этих лет, мы сможем спокойно пожить для разнообразия как нормальные люди. Украсть невесту Соколли из-под его носа. Измарать честь христианского фанатика и девушки одним разом и отдать дочку султана в жены твоему сыну. В конце концов, он этого заслуживает. Но теперь я понимаю, понимаю. Ты собираешься умереть, не увидев своих наследников и оставив меня в одиночестве.
Вот в таких сварливых словах Сафи впервые услышала о планах разбойников насчет Есмихан. Но она даже не собиралась говорить нам об этом. Сафи не могла все время сидеть взаперти, в дальней комнате, рядом с козами, мухами и жуками. Ей надо было выйти наружу, и наши захватчики дали ей такое право. Они были уверены, что она не сбежит, потому что она не нашла бы отсюда выхода. И действительно, в то время побег был последним делом, о котором она думала. Это было не потому, что она очень сильно боялась за нас, но потому, что жаждала развития событий — и приключений.