Атаман разбойников увидел, как миндалевидные глаза Сафи наблюдают за семейной сценой между женой и мужем, и это привело его в бешенство. В комнате их было только трое, и эта третья видела, как жена попирает гордость мужа.
— Я, Сумасшедший Орхан, ставлю великих правителей всего мира на колени перед собой! — кричал он. Он вытащил свой меч из ножен и направил его в сторону жены, задев при этом кувшины и горшки, которые беспомощно падали на пол. — Могу я получить хоть каплю уважения в своем собственном доме?
Жена присела и стала собирать разбросанную посуду, как будто она убирала за ребенком. Но ее молчание было самым жестоким наказанием.
Однако Сафи решила воспользоваться этим молчанием.
— О, мой господин. Это правда, что Аллах послал вам единственного сына, на которого вы возлагаете все надежды на будущее? Клянусь жизнью, такой великий человек, как вы, не должен быть неудовлетворенным. Если одна жена не может утолить ваши желания, что мешает вам найти себе еще одну?
Жена разбойника только рассмеялась, во-первых, над акцентом Сафи, от которого ее слова звучали глупо и вычурно, и, во-вторых, над тем фактом, что вряд ли бы какая-нибудь женщина согласится добровольно на жалкую участь жены разбойника.
В свою очередь Орхан задумался. Слово «господин» из этих пухленьких губок охладило его гнев, а ее кокетливый тон заставил его задуматься о более достойной жизни для себя. Он попытался снова разозлиться, но у него на сей раз ничего не получилось, и он, пряча свои чувства, вышел из хижины.
— Да уж, выйди на свежий воздух и остынь, — прокомментировала его поведение жена.
Сумасшедший Орхан тотчас вернулся назад в комнату. Нет, последнее слово всегда должно оставаться за ним. Да, он был обеспокоен. Да, прошел еще один день, а вестей от его сына так и не было. Эти женщины султана так и оставались под его крышей, а его жена воспринимала все это как детскую игру.
— Еще одно твое слово, женщина, — сказал он угрожающе, — и я перережу твою сварливую глотку.
Жена было открыла свой рот, но он остановил ее:
— Нет. Я даже не хочу слышать твои жалкие оправдания.
Женщина понимающе улыбнулась и притворялась, что испугалась его, до тех пор пока он не вышел из комнаты. Затем она повернулась к Сафи и обрушила всю свою ненависть на нее.
— Посмотрите-ка на эти глаза, — усмехалась она, — глаза потаскушки, растрачивающей труд честной женщины. Распутница! Я знаю этот взгляд! Потаскуха! Я вижу!
Сафи могла бы уйти в дальнюю комнату, но она этого не сделала. Она сидела и спокойно выслушивала эти оскорбления, причем даже с наслаждением, потому что она знала о том эффекте, который все это производило на разбойника.
Она попросила и получила (хотя и с неохотой) взаймы сломанную деревянную расческу хозяйки взамен ее золотой, которую сын разбойника увез в Стамбул. Сафи уверилась, что разбойник был в хижине, когда она чистила свои зубы в дальней комнате. Затем она сидела, казалось, часами, расчесывая свои золотые волосы. Она делала это очень тщательно, с самозабвением, как будто читала какое-то заклинание.
— Так, — сказала жена атамана, когда ее терпению пришел конец. — Так, девушка. Благодаря мне ты становишься еще более красивой и привлекательной. Почему бы и тебе не помочь мне для разнообразия, вместо того чтобы разбрасывать по всей моей кухне свои демонического цвета волосы? — И она протянула ей веретено.
— Но что это такое? — поинтересовалась Сафи, взяв его в руки.
— Веретено, глупая девчонка, — усмехнулась женщина, торжествуя.
Орхан стоял в дверях и все это слышал, а теперь он мог еще и видеть, насколько глупой была эта выскочка.
— Веретено? — Сафи не знала такого слова. Она держала это приспособление для прядения осторожно, но неумело, и вся предыдущая работа хозяйки была под угрозой.
— Ты самая глупая из всех, кого я встречала! — вскричала женщина, выхватывая веретено из рук Сафи, чтобы та не испортила ее работу за последние две недели.
Сафи расплакалась — очень эффектное привлечение внимания, так как не было ни единого шанса, что это действительно могло ранить ее.
— Если здесь кто-то и глупый, так это ты, крестьянка! — вмешался Орхан. — Ты даже не можешь себе представить, что в мире существуют женщины, которые не портят себе рук пряжей?
— Бездельницы, одетые благодаря поту и труду других людей, — ответила на это женщина, — разве ты, Орхан, сам не говорил так тысячу раз?
— Да, она ведет другой образ жизни, в отличие от тебя. В турецком языке столько слов, которые эта девушка знает и которые заставят твою голову кружиться, женщина. Аллах мой свидетель, они заставят твою голову кружиться от их богатства, хотя она только совсем недавно в этой стране.
— И ты так хорошо знаешь названия роскоши, — продолжала издеваться над ним женщина, совершенно не заботясь, как это потом скажется на ней, — баня, например. Это роскошь, которая тебе незнакома, и я уверена, эта девушка не могла не заметить этого. Баня, баня, баня. Теперь чья голова кружится? Может быть, ты боишься воды, так как — клянусь Аллахом — я никогда не видела, чтобы ты подходил к ней близко.
Разбойник почесал свою пустую глазную впадину, но только мгновение. В следующий момент он поднял Сафи на ноги. Расческа выпала из ее рук на пол и раскололась на две части. Но Сафи, которая минуту назад плакала, ничего на это не сказала.
— Я покажу тебе, кто здесь крестьянин! — кричал разбойник.
— Держу пари, ты боишься воды, как кошка, — отвечала его жена.
— Я покажу тебе! — повторил Орхан. — Я так же хорош, как и сын султана, и я могу помыться в любое время, когда захочу. Я даже могу мыться в присутствии Мурата — если я захочу. Проклятая женщина.
И с этими словами он вытолкал Сафи из хижины.
После первого в этом году сезона плохой погоды снова стало тепло. Но короткое потепление не могло скрыть тот факт, что зима уже наступила, и холодный ветер лучше всего выдавал это. И хотя утро было теплое, все равно вода в озере намного отличалась от тех теплых ванн, которые привык принимать Мурат. Однако Орхана это не остановило, ведь была задета его честь. И в мгновение ока он снял с себя одежду и оказался в воде.
И это была не его жена, про которую он давно уже забыл, кому он кричал: «Принц Мурат, ты трус по сравнению с Орханом, Сумасшедшим Орханом! Клянусь Аллахом, ты — трус».
Сафи стояла одна на берегу и слушала это хвастовство Орхана. В горном потоке он чувствовал себя, как рыба в воде, по сравнению с напряжением, какое он испытывал в присутствии этой постоянно флиртующей с ним женщины. Разбойник даже старался не смотреть на нее, когда произносил свое ругательство, относившееся к ее любовнику. И он продолжал не замечать ее до тех пор, пока не услышал какие-то звуки с ее стороны. Бросив туда свой взгляд, он увидел, что Сафи сняла платье и стояла на берегу в прозрачной сорочке и шароварах.
— Я подумала, что так будет лучше, — сказала она. — На одежде есть жемчуг и, мой господин, его может смыть течением. Я бы не хотела рисковать вашим имуществом.
Орхан видел сквозь ее прозрачную сорочку, как от порывов ветра твердеют ее соски, и новые, неведомые чувства охватили его. Он определил эти чувства как страх или стыд и, чтобы укрыться от них, выбрался на камень на противоположном берегу. И все же больше всего его беспокоило состояние его мужского достоинства. Именно это он и хотел скрыть. Но в одно мгновение Сафи переплыла на его сторону.
Девушка вышла на берег и подошла к нему. Она наклонилась, прислонясь своей грудью к нему, и прошептала: «Попробуй жемчужину, которую ты украл у принца Мурата».
В следующие несколько дней я часто видел, как они вдвоем удалялись в рощу.
XLVI
Есмихан не могла поверить, что какая-нибудь женщина, в частности Сафи, сможет долго оставаться в таком месте, где ее честь и достоинство попираются, и тем более что с этим можно смириться. Время от времени Сафи оставляла нас на несколько часов. Да, она была смелее, чем Есмихан, но она не была распутницей. Я думал, что мне лучше не разочаровывать мою госпожу; считал, что мой долг — не позволять ей даже задумываться об этом. Но хотя мы сами не знали, какое это может иметь значение для нашей дальнейшей судьбы, наступил день, когда сын Орхана вернулся из Стамбула.