К вечеру того же дня, когда улеглась метель, с визитом пожаловал Алексей Кириллович, чуть позже, почти вслед за ним, приехал Раневский. Собрались в малой гостиной, около пылающего камина. Андрей принёс гитару. О чем-то тихо беседовали Лидия и Алексей, уединившись на софе, в неглубокой нише. Софья, как ни старалась, не могла отвести глаз от этой пары. Рука Корсакова покоилась на спинке софы, почти касаясь плеча Лидии, казалось, что они не замечают никого вокруг, занятые лишь друг другом.
Андрей молча перебирал струны, но занятие это быстро ему наскучило, и он отложил инструмент. Поднявшись со своего места, Лидия, шурша шёлком, прошлась по комнате, провела ладонью по струнам отложенной братом гитары и вскинула лукавый взгляд в сторону Раневского.
- Александр Сергеевич, спойте нам что-нибудь. André говорил, что у вас недурственно получается.
- Мне трудно судить о том, Лидия Дмитриевна, - усмехнулся Раневский.
- Ну, полно, - поддержал невесту Корсаков. – Спой.
Взяв в руки инструмент, Лидия грациозно пересекла комнату и протянула гитару Александру.
- Ну, пожалуйста, - очаровательно улыбнулась она.
- Только ради вас, сударыня, - учтиво склонил голову Раневский, принимая из её рук инструмент. Лидия, расправив юбки, устроилась на банкетке подле него и, подперев подбородок кулачком, приготовилась слушать.
Длинные пальцы легко пробежали по струнам. В комнате сделалось так тихо, что слышно было, как потрескивают поленья в пламени камина. Взяв несколько аккордов, Александр запел. Голос у него был негромкий, но приятный:
«Кто мог любить так страстно,
Как я любил тебя?
Но я вздыхал напрасно,
Томил, крушил себя!
Мучительно плениться,
Быть страстным одному!
Насильно полюбиться
Не можно никому.
Не знатен я, не славен:
Могу ль кого прельстить?
Не весел, не забавен:
За что меня любить?
Простое сердце, чувство —
Для света ничего.
Там надобно искусство —
А я не знал его!
(Искусство величаться,
Искусство ловким быть,
Умнее всех казаться,
Приятно говорить.)
Не знал — и ослеплённый
Любовию своей,
Желал я, дерзновенный,
И сам любви твоей!
Я плакал — ты смеялась,
Шутила надо мной,
Моею забавлялась
Сердечною тоской!
Надежды луч бледнеет
Теперь в душе моей…
Уже другой владеет
Навек рукой твоей!..
Будь счастлива, покойна,
Сердечно весела,
Судьбой всегда довольна,
Супругу — ввек мила!
Во тьме лесов дремучих
Я буду жизнь вести,
Лить токи слёз горючих,
Желать конца — прости!»
(Николай Михайлович Карамзин 1792 г.)
Ироничная улыбка скользнула по губам Раневского при последних словах романса. Лидия томно вздохнула, не отводя восторженного взгляда от его лица:
- Ах, Александр Сергеевич, так бы и слушала вас. Право, вы поскромничали, у вас несомненный талант.
Александр отложил гитару, глядя в глаза Лиди. Уголки его губ дрогнули в усмешке:
- Вы мне льстите, сударыня. Одного не пойму, зачем?
Улыбка исчезла с губ Лидии, взгляд её сделался холоднее, чем зима за окном.
- Вам неприятно, когда о вас хорошее говорят? – спросила она уже совершенно иным тоном.
- Отчего же? – усмехнулся Раневский. – Доброе слово оно всегда приятно, когда от чистого сердца сказано.