- Я так ждала его, - волнуясь, она сжала ладонь Лидии в своих руках, - но лучше бы мне никогда не встречаться с ним более, - вспоминая свою встречу с Александром на бульваре Сен-Мартен, с горечью закончила она.
- Я не верю, что Раневский разлюбил тебя, - мягко заметила Лидия. – Он приезжал в Воздвиженское после того, как был ранен. Я никогда не видела его таким опустошённым, как после известия о том, что ты пропала.
- Да, но с тех пор прошло немало времени. Всё могло перемениться. Я тоже когда-то верила в искренность его чувств, - пожала плечиком Софи, припоминая, как перечитывала его письма в Париже.
- Софи, ему трудно смириться с тем, что ты, пусть даже не по собственной воле, два года делила с Чартинским не только кров, но и…
- Я понимаю, - залилась смущённым румянцем Софья. – Мало того, вскорости от этой связи на свет появится дитя. Боюсь, Александр никогда не примет меня с…
- Ты не права, - перебила её Лиди. – Я тоже думала, что не смогу принять Митю, но ради того, чтобы Алексей нынче был рядом со мной, живой, я бы смирилась с куда большими его прегрешениями, чем внебрачное дитя, рождённое от дворовой девки. Мне так его не хватает, - голубые глаза Лидии затуманились пеленою слёз. – Два года прошло, а я не могу забыть. Каждый божий день думаю о нём, о том, как много не успела ему сказать, о том, что нынче всё было бы по-другому. Ты не должна сдаваться, Софи. Коли ты любишь Раневского, не опускай руки.
Обе женщины умолкли. Софье вспомнилось, как она гуляла вдвоём с Корсаковым в этом самом парке. Вспомнился их последний откровенный разговор, после которого, она, надеялась, они расстались друзьями.
- Я намеревалась поехать в Нежино, - поднимаясь со скамьи, заметила Софья.
- Дабы спрятаться там от всего света, - усмехнулась Лиди, вставая следом. – Поверь, коли ты останешься незаметной, Раневскому проще всего будет сделать вид, что в его жизни ничего не переменилось с тех пор, как ты исчезла из Рощино. Нет, Софи. Ты должна объявиться, дабы все знали, что ты жива. Поезжай в Берсенёвку к Мишелю, в Завадное. Маменька рада будет видеть тебя, как и папенька. Не дай Александру забыть о тебе.
- Мне страшно, Лиди, - возразила Софья. – Что ежели ничего не выйдет? Что ежели он пожелает оставить меня на глазах всего света?
- Предпочитаешь всю жизнь прятаться и мучиться сомнениями? – вопросом на вопрос ответила Лидия.
- Нет, конечно же, нет, - покачала головой Софи. – Мне всегда недоставало твоей смелости и решительности.
- Смелости тебе не занимать, Софи. Я вряд ли бы с достоинством выдержала те испытания, что выпали на твою долю, - отозвалась Лидия.
Ночью Софья долго ворочалась в постели. Матушка Павла советовала ей запастись терпением и ждать, а Лиди подталкивала к решительным действиям. Кто из них прав? Не сделает ли она хуже, пытаясь обыграть Раневского на один ход. Безусловно, попытка занять то, место, которое вроде и принадлежит ей по праву в его отсутствие, лишив его возможности выбирать, не сделает ей чести. Но и Лиди права: ей есть ради кого рисковать. Что ежели Лиди ошиблась, и Александр давно охладел к ней? Что будет тогда? На что он пойдёт, дабы избавиться от постылой жены?
«Надо решаться, - вздохнула Софья, понимая, что уже не заснёт, и поднимаясь с постели. – Ежели я и опередила его, то ненамного. Скоро, совсем скоро он вернётся, и тогда я уже ничего не смогу сделать».
Майские ночи были всё ещё прохладными. Зябко кутаясь в тонкую шерстяную шаль, Софья шагнула к приоткрытому окну и плотно притворила раму. Но холодно было не только от прохлады, проникнувшей в спальню из полуночного весеннего сада, но и от беспокойства, что снедало её. Более всего хотелось нынче найти тепло в крепких уверенных объятьях, выплакать свои обиды и огорчения на надёжном плече. Услышать, что всё будет хорошо. Вздохнув, она вернулась в постель, забралась под пуховое одеяло и, свернувшись калачиком, обняла мягкую подушку. Вовсе не подушку хотелось обнимать, а прижаться щекой к тёплой коже, вдохнуть его аромат, смешанный с запахом кёльнской воды, почувствовать биение сердца под своей ладонью. Что ежели ожиданием она обречёт себя на одиночество до конца своих дней, что ежели Александру будет проще забыть о ней, чем вытаскивать на свет божий историю с её возвращением из Парижа, да ещё с приплодом? Как же больно было слышать обвинения, что он бросал ей там, в Париже, но ещё горше становилось от мысли, что вернее всего потеряет его навсегда. Она вспомнила всё, что говорила Андрею, в порыве злости и отчаяния, возвращаясь с неудавшегося свидания с Раневским. Многое из того, что она тогда сгоряча наговорила, было действительно правдой, но никакая правда не стоила одиночества, уготованного ей.