«Господи, вручаю тебе судьбу свою и своих детей. Не оставь меня милостью своей», - перекрестилась Софья, когда дормез тронулся и круто приняв влево, покатил по пыльной укатанной дороге по направлению к Туле.
Сухая и тёплая погода, установившаяся с самого из выезда из Воздвиженского, на третий день сменилась. Небо нахмурилось, моросил мелкий дождик, и ветер гонял клочья серого тумана над покрытыми зелёными всходами полями. К обеду дождик усилился, превращаясь в настоящий ливень, дробно барабанящий по крыше экипажа. Дорога местами раскисла и там, где ещё со времён весенней распутицы, оставались глубокие колеи, превратилась в непролазную жижу. Степану, ругаясь, на чём свет стоит и, подгоняя уставших лошадей, насилу удалось вытащить дормез из одной такой ямы. Спустившись с козел, возница осмелился постучать в оконце кареты:
- Барыня, переждать бы. Туточки вон деревенька видна по пути. Не добраться нам засветло до Нежино.
Софья выглянула из экипажа. За мутной пеленой дождя, виднелась деревушка, дворов десять, не более.
- Поезжай, Степан, - вздохнула она. – Нет у меня сил ждать более.
Что-то недовольно проворчав, возница взобрался обратно на козлы и подстегнул лошадей.
Как и предсказывал Степан, в Нежино въехали глубокой ночью. Дождь к тому времени прекратился и поднялся холодный ветер. Ворота усадьбы оказались закрыты, а сторожка пустовала. Уставшие лошади беспокойно перебирали ногами и, время от времени, фыркали. Вдалеке залаяла собака. Умаявшись ждать, Софи выбралась из экипажа.
- Бери фонарь, - приказала она Степану. – Здесь калитка неподалёку есть.
Калитка вскорости нашлась, и Софи со своим провожатым вошла в небольшой парк, окружавший господский дом. Под ногами хлюпала мокрая земля, неубранные с прошлого года прелые листья, цеплялись к подолу её плаща и платья. Добравшись до дома, Степан принялся изо всех сил колотить по деревянной двери, подняв с постели престарелого слугу, исполнявшего обязанности дворецкого.
Освещая барыне дорогу, дворецкий проводил её в гостиную, оставил там подсвечник, а сам бросился на поиски сторожа, дабы отпереть ворота для экипажа. Даже в свете единственной свечи от взгляда Софьи не укрылась убогость и запущенность старого дома. В гостиной почти не осталось мебели, а та, что была, стояла, накрытая пыльными чехлами. Сдёрнув с кресла чехол, Софи чихнула от тотчас взметнувшейся пыли. Без сил, опустившись в кресло, она в отчаянии огляделась. Не такой рассчитывала она увидеть свою усадьбу. Что же случилось здесь за время её отсутствия?
Глава 46
Обветшавший деревянный дом всю ночь стенал и скрипел, будто старый больной человек, жалуясь на свои хвори. Софье не спалось, то чудилась чья-то тяжёлая поступь по коридору, то чей-то шёпот за стеной. Несколько раз она садилась в кровати, прислушиваясь к звукам, доносившимся, казалось, отовсюду.
Откуда-то снизу послышался глухой стук, и звон разбившегося стекла. Торопливо перекрестившись, Софи спустила ноги с постели и, нащупала в кромешной тьме комнатные туфли. Несмотря на конец мая, ночи были всё ещё прохладными. Зябко поёжившись в тонкой ночной рубашке, Софи наощупь двинулась в сторону комода, намереваясь найти что-нибудь, что можно было бы накинуть на плечи, вместо тёплого бархатного капота, что так и остался в неразобранном багаже.
Её французская камеристка mademoiselle Бланш едва переставляла ноги, когда им посчастливилось добраться до усадьбы, и потому Софья не стала настаивать на том, чтобы разобрать вещи, решив оставить сие занятие до утра.
Открыв верхний ящик, Софи вытащила первое, что попалось под руку. Мягкая кашмирская шаль уютно укутала плечи, защищая от прохлады, царившей в комнатах. Погладив тонкую шерсть ладонями, Софи сглотнула ком в горле. Непрошеные воспоминания хлынули потоком, прорвавшим плотину.
Это была та самая шаль, что приглянулась ей в Гостином дворе, та самая, которую подарил Раневский в день её семнадцатилетия. Уезжая из Нежино в Петербург, она полная решимости оставить в прошлом все воспоминания о нём, нарочно оставила здесь его подарок. Но судьба, будто посмеявшись над ней, вновь вернула её в скромное поместье, вновь спустила с небес на землю, лишив надежды обрести то, к чему так стремилась душа.