Сжимая в руках концы шали, Софья выглянула в коридор. Внизу послышались приглушённые голоса и топот. Страх шевельнул волосы на затылке, даже дыхание пресеклось при мысли, что кто-то мог незваным явиться в её дом. Осторожно ступая, Софи крадучись дошла до лестницы. Деревянные ступени заскрипели под ногами, и она замерла, опасаясь выдать своё присутствие: «Трусиха! – обругала себя Софи. – Ну, кто бы стал врываться в дом посреди ночи?» Внизу в переднем заметался огонёк свечи.
- Севастьян, - тихо позвала она. – Ты ли это?
- Я, барыня, - отозвался снизу скрипучий старческий голос. – Не серчайте. Ветрище вон какой задувает, окно в читальне разбилось.
Из груди Софи вырвался вздох облегчения.
- Убери там всё! – крикнула она вниз и развернулась, намереваясь вернуться в спальню. Наступив на подол длинной сорочки, Софи тихо чертыхнулась. Под ступнёй жалобно скрипнула и, затрещав, надломилась рассохшаяся ступенька. Ощутив, как пол уходит из-под ног, Софи испуганно вскрикнула и попыталась ухватиться за ускользающие перила. Падение её было недолгим, но ей показалось, что вся жизнь промелькнула перед глазами.
Коротка вспышка неимоверно острой боли погасила сознание. Выплыв из небытия, Софья поднесла ладони к вискам, в голове зазвенело, перед глазами всё поплыло.
- Живая, барыня, - перекрестился, трясущейся рукой Севастьян.
Попытавшись подняться, Софья сдавленно охнула от боли, пронзившей поясницу.
- Помоги мне, - протянула она руку дворецкому.
Кряхтя и охая, Севастьян с трудом помог ей встать на ноги. Голова кружилась, ноги дрожали, опираясь на руку дворецкого, Софи дошла до банкетки и тяжело опустилась на неё. На шум в передней сбежались немногочисленные обитатели господского дома.
- Permettez je vais Vous aider. (Позвольте, я помогу вам), - склонилась над Софьей Бланш.
Вцепившись в протянутую руку, Софи поднялась.
- Madame, Vous avez du sang. (Мадам, у вас кровь), - в ужасе глядя на окровавленный подол сорочки, прошептала камеристка.
- Севастьян, пошли в деревню за повивальной бабкой, - охнула Софи.
С помощью Бланш и няньки близнецов, Софья насилу добралась до своей спальни. Боль выкручивала внутренности, вгрызалась в тело, заставляя скорчиться на окровавленных простынях. «Господи! За что?» - кусая губы, стонала женщина, боясь шевельнуться.
За окном уже серел рассвет, когда скрюченная годами старуха, ступила в господскую спальню. Что-то, приговаривая себе под нос, она ощупала руки и ноги барыни, задрав окровавленный подол сорочки, осторожно ощупала живот и поцокала языком.
- Не томи, - выдохнула Софья, глядя на неё измученным взором.
- Дитятко-то вы скинули, барыня, - прошамкала старуха беззубым ртом.
Уткнувшись в подушку, Софья завыла в голос.
- Это наказание мне, - повернулась она к повитухе.
- Полно убиваться. Что случилось, того уж не поправить, - вздохнула старуха. – Я крапивы заварю, пить надобно, чтобы крови остановить.
Софи проплакала всю ночь, вспоминая, как проклинала Адама и нежеланную тягость. Три дня она провела в постели. Боль внизу живота отступила, и почти прекратилось кровотечение. Остались только синяки да ссадины, полученные при падении.
К вечеру третьего дня в усадьбу вернулся Горин, ездивший в Вознесенское к новому управляющему Раневского, дабы попросить денег на ремонт усадьбы. Савелий Арсеньевич приехал не солоно хлебавши. Нанятый Александром вместо погибшего Вебера прижимистый еврей наотрез отказался дать денег, сославшись на то, что все средства ушли на восстановление дома в Рощино.