- Имеешь ли ты искреннее и непринуждённое желание и твёрдое намерение быть мужем этой Софьи, которую видишь здесь перед собою? – обратился к Раневскому священник.
- Имею, честный отче, - тихо, но отчётливо прозвучало в храме.
- Не связан ли ты обещанием другой невесте? – продолжал вопрошать святой отец.
- Нет, не связан, - даже не повернув головы к Софье, ответил Раневский.
- Лжец! – выдохнула Надин.
Не в силах и далее присутствовать, девушка, осторожно пробираясь между прихожанами, заторопилась к выходу. Движение в задних рядах привлекло внимание Андрея. Обернувшись, Завадский застыл в немом удивлении: «Она! Бог мой, это же она! Девушка из парка». Не думая о том, что делает, Андрей последовал за незнакомкой. Он догнал её, когда барышня торопливо спускалась по ступеням к небольшой коляске, в которой, судя по одежде, её дожидалась прислуга.
- Говорила я вам, барышня, не надобно было сюда ехать, - участливо проговорила женщина, протягивая обшитый кружевом платок своей хозяйке.
- Mademoiselle, постойте! – выкрикнул Завадский.
Стоя на подножке экипажа девушка обернулась.
- Что вам угодно, сударь? – глядя на него сверху вниз, поинтересовалась она.
- Кто вы? Зачем приезжали?
- Не важно, - высокомерно улыбнулась Надин. – Теперь уже не важно. Ступайте, сударь, ваше место там, а не здесь.
Надин грациозно опустилась на сидение и отвернулась от Завадского. Коляска тронулась, унося её прочь, а Андрей так и остался стоять на месте. Перед глазами всё ещё стояло видение - заплаканное лицо, улыбка сквозь слёзы, высокомерный взгляд, за которым прятались боль и отчаяние. Очнулся он лишь тогда, когда открылись двери храма, и шумно приветствуя молодую чету, на улицу высыпали те, кто был на венчании.
«Господи, - перекрестился Завадский, - сохрани сей союз».
Раневский молча предложил руку супруге, помогая спуститься по ступеням храма, помог подняться на подножку экипажа и сам забрался следом. Карета, запряжённая великолепной гнедой четвёркой, тронулась с места, увозя молодожёнов к дому Завадских, где давали торжественный обед по случаю свадьбы. Софья тяжело вздохнула, но тотчас ироничная улыбка скользнула по её губам: «Ни пылких признаний, ни страстных поцелуев, только ледяное молчание между нами». Ещё в храме она ждала хоть малейшего знака с его стороны, что небезразлична ему, но тщетно.
- Чему вы улыбаетесь, madame? – глядя ей в глаза поинтересовался Раневский.
- Только что и остается, Александр Сергеевич, - отозвалась Софья. – Плакать, видимо, уже поздно.
- Вам хочется плакать? – приподнял бровь Раневский. – Разве это не то, чего вы желали?
- А вы? Вы тоже желали этого? – огрызнулась Софья, чувствуя, злость на него за этот невозмутимый тон, иронию, сквозящую в каждом слове.
- Нет! – камнем упало между ними. – Но постараюсь стать вам хорошим мужем.
Софья едва не рассмеялась: «Боже! Как он собирается стать мне хорошим мужем?! Целовать в щёчку по вечерам, желая спокойной ночи, или по утрам - доброго утра?»
- Я совершила ошибку, - тихо проговорила Софи. – Я не должна была соглашаться на брак с вами.
- Чего вы хотите от меня, Софи?! – чуть повысил голос Раневский. – Я никогда не говорил, что люблю вас… Никогда не обещал вам ничего сверх того, что могу предложить.
- А что вы можете мне предложить, Александр Сергеевич? – глядя прямо ему в глаза поинтересовалась Софи. – Что, кроме имени?
И тотчас осеклась, видя, как побледнел Раневский, как заходили желваки на скулах, каких трудов ему стоило удержать себя. «Боже! Зачем я это говорю? Зачем хочу сделать ему больно? Потому что мне больно от его безразличия, от его отчуждения. Но негоже так семейную жизнь начинать».
- Простите меня, Александр Сергеевич, - опустила глаза девушка.
- Ну отчего же, Софья Михайловна, продолжайте в том же духе, - усмехнулся Раневский. – Вы нынче имеете полное право попрекать меня моим незавидным положением.
- Пожалуйста, простите, - отчаянно прошептала она. – Я не должна была…