Отодвинув кресло для сестры, Раневский присел напротив. Александр, будто заворожённый следил за тем, как тонкие изящные руки Кити легко порхали над столом, разливая по чашкам обжигающе-горячий ароматный напиток. Улыбнувшись, Катерина пододвинула ему чашку:
- Я вчера письмо от Натали получила. Она собиралась приехать к нам на будущей седмице.
Раневский нахмурился.
- Менее всего мне бы хотелось видеть Наталью Васильевну нынче.
- Отчего ты так к ней настроен? – вздохнула Кити. – Ты всегда недолюбливал её, Саша. Отчего?
- Скажем, у меня есть на то причины, - уклонился от ответа Александр.
- Не думала, что её общество будет тебе столь неприятно, - огорчённо заметила Катерина. – Да и девочки соскучились по тебе. Машенька совсем невеста стала, ей пятнадцать минуло в этом году.
- Ты права, - вздохнул Раневский. – Я довольно долго пренебрегал своими обязанностями в отношении семьи, но теперь у меня есть превосходная возможность наверстать упущенное.
Думая о Натали, Александр вспомнил о письме, что нашёл в шкатулке, принадлежащей Софье. Ещё в Париже, вернувшись в свои апартаменты, он понял, что Софи была там, видела шкатулку с письмами, потому как все они были аккуратно собраны в стопку и перевязаны лентой. Но то, что она оставила их, не забрала с собой, было всё равно, как если бы она вернула ему переписку, разорвав все отношения.
Не сумев обуздать в себе всплеск душившей его ярости, Александр швырнул шкатулку в камин. Крышка распахнулась и всё содержимое, высыпавшись прямо в тлеющие угли, тотчас занялось ярким пламенем. Позже он не раз сожалел о том, что не сдержался, уничтожив единственное доказательство причастности Натали к обману, что свёл в могилу отца Софьи. Чай давно остыл, а Раневский так и не притронулся к своей чашке.
- О чём ты думаешь, Саша? – отвлекла его от раздумий Кити.
- О том, как жить дальше стану, - невесело усмехнулся Александр. – Прости, нынче я не в настроении поддерживать беседу, - поднялся он из-за стола. – Покойной ночи, - поднёс он к губам тонкую кисть сестры.
Письмо Софьи лежало там же, где он его оставил, белея на тёмной поверхности стола в полумраке комнаты.
- Тимошка, свечи зажги, - бросил Раневский, усаживаясь в кресло.
Тимофей поспешил исполнить распоряжение хозяина.
- Читать будете, барин? – осведомился он.
Раневский не ответил. Взяв со стола конверт, он привычным движением сломал восковую печать и развернул письмо. Быстро пробежав глазами несколько сухих строк, Александр отложил послание. Ироничная усмешка скривила губы: «Как все банально просто. Неужели Софи думает, что подобная уловка заставит его искать с ней встречи?»
Хотя надо отдать должное её сообразительности. Никакие мольбы не сумели бы пробудить в нём, хоть каплю сострадания, ненависть, чёрная опустошающая давно выжгла всё в душе. Но Софи не умоляла о прощении, не каялась, не просила о встрече, но лишь напомнила ему о его долге. О, он немало должен ей, именно благодаря приданому, полученному за ней, он сумел вернуть, заложенное Анатолем имущество.
Убрав письмо в ящик стола, Александр велел принести графин с бренди и рюмку. Тимофей помог ему стянуть сапоги, а после Раневский отослал его, желая остаться в одиночестве, дабы не было свидетелей его слабости.
***
Вернувшись в Вознесенское, Раневский не планировал наносить визиты. Менее всего ему хотелось возобновлять отношения с соседями. Неизбежно последуют расспросы. Любопытство, конечно, не порок, но только до тех пор, пока оно не касается его дел и лично его самого. Но скрыть тот факт, что он вернулся, не было никакой возможности. Всю последующую седмицу почти каждый, из живущих поблизости посчитал своим долгом, засвидетельствовать своё почтение хозяину Вознесенского.
Соседи весьма деликатно выражали ему свои соболезнования по поводу трагической смерти его супруги, и Раневскому пришлось не раз развеять сии заблуждения. Объяснить же, отчего Софья Михайловна отсутствует в усадьбе, было и вовсе нелегко. Новость о том, что чета Раневских разъехалась, довольно быстро облетела окрестности. Достигла она и соседнего Прилучного. В один из погожих июньских дней, в Вознесенское пожаловала с визитом Евдокия Ильинична, тётка Мари.