Всю дорогу Мари молчала, пряча лицо от обжигающего морозца в пушистом лисьем воротнике салопа. Когда тройка остановилась у крыльца, она, игнорируя предложенную руку, самостоятельно выбралась из саней и направилась к крыльцу.
- Мария Анатольевна, чем провинился-то? – догнал её Михаил, подхватив под локоть.
- Вы? Ничем, - остановилась Мари. – Судя по всему, это я чем-то вам не угодила.
Мишель, не выпуская руки, увлек её к парадному.
- Мари, - вздохнул Берсенёв, остановившись перед дверью, - я должен сказать вам…
Михаил умолк, подбирая слова.
- Что же вы молчите? Говорите прямо, всё как есть, - выдернула руку из его хватки Мари. – Говорите, что вам известно о моих чувствах, что они смешны вам, что…
Склонившись к ней, Михаил закрыл ей рот поцелуем.
- Пусть я пожалею о том, - тяжело дыша, выговорил он. – Я сам себе смешон, Мари. Я вас люблю! Люблю и ненавижу! Не понимаю, как подобное возможно, но это так.
Мари, потрясённо поднесла к горящим губам руку, дотронулась до них кончиками пальцев, затянутыми в перчатку. Мишель прервал свой монолог, как только заметил, что дверь парадного открыта, и дворецкий, совершенно ошеломлённый, увиденной картиной, никак не может прийти в себя от удивления.
- Идёмте! – бросил ей Михаил. – Очевидно, что разговор мне придется продолжить уже с вашим дядюшкой.
Конец