Ступив в тёмный коридор, Софья замерла. В конце галереи она различила две фигуры: мужскую и женскую. Прикусив костяшки пальцев, чтобы не вскрикнуть в голос, Софи тихо прикрыла двери в свои покои и вернулась в постель.
- Полно, Натали, - оторвал руки женщины от своей шеи Раневский. – Ни тогда, ни сейчас вы не нужны мне.
- Сам придёшь, Саша, - улыбнулась Наталья, - на коленях приползёшь, - провела она кончиками пальцев по щеке деверя.
Глава 5
Утром Софья не вышла к завтраку, сославшись на недомогание. Раневский даже глазом не моргнул, когда Алёна, неловко потоптавшись в дверях столовой, передала, что барыне нездоровиться. Натали спрятала довольную усмешку, поднеся к губам чашку с кофе. Кити заметно огорчилась: день выдался на редкость тёплым, и она полагала, что Софья не откажется составить ей компанию в прогулке по парку.
Прошедшей ночью, вернувшись в свою спальню, Софья наплакалась до головной боли, до головокружения, ей показалось, что в комнате невыносимо душно, распахнув окно в ночной сад, она подставила лицо холодному весеннему ветерку, дабы остудить разгорячённую кожу. Проснувшись поутру, она с трудом сглотнула: в горле першило, яркий свет солнечного утра, отозвался резью в воспалённых припухших веках. Попросив камеристку задёрнуть шторы, она с трудом сделал несколько глотков воды. Откинувшись на подушки, Соня приложила руку к пылающему лбу: «Господи, не хочу жить, не хочу! Забери меня», - всхлипнула она. Растерявшаяся Алёна по просьбе барыни, высказанной едва слышным шёпотом, спустилась вниз, сказать, что хозяйка к завтраку не выйдет.
Закончив завтракать, Александр поднялся в покои жены. Войдя в комнату, Раневский остановился на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к царившему здесь полумраку. Он полагал, что, как и всякая женщина, Софи прибегла к уловке, дабы вызвать к себе сочувствие и привлечь его внимание. Натали частенько прибегала к подобному способу, чтобы заставить Анатоля испытывать вину, когда не могла добиться от него чего-либо. Что ж, он готов был терпеть капризы жены, поскольку заслужил, но оказался совершенно не готов к тому, что увидел на самом деле.
- Софи, мне сказали, что вам нездоровиться? – поинтересовался он, подходя к постели, где свернувшись клубочком, лежала Софья.
- Бога ради, Александр Сергеевич, оставьте меня, - ответила она хриплым шёпотом.
Нахмурившись, Раневский коснулся тыльной стороной ладони пылающего лба.
- У вас жар, - удивлённо пробормотал Александр. – Я пошлю за доктором.
- Не нужно, - попыталась протестовать Софья.
Раневский обернулся в дверях, расслышав её слова.
- Что значит не нужно?! – недовольно спросил он.
- Мне не нужен доктор, я не хочу, - выдохнула Софья.
- Глупости, - раздражённо обронил Раневский.
Приехавший после обеда губернский врач осмотрел больную и порекомендовал прикладывать лёд к груди и ко лбу, а также сделать кровопускание. Выслушав рекомендации, Александр сдержано поблагодарил его, но от кровопускания отказался. Раневский справедливо сомневался, что сии рекомендации могут оказаться полезны. Спустившись к себе в кабинет, Александр, чтобы отвлечь себя от мыслей о жене, принялся просматривать счётные книги, что ему привез управляющий из Штыково. Ему почти удалось избавиться от гнетущего чувства вины, что он испытывал по отношению к Софье. Просматривая записи, сделанные чётким аккуратным почерком Карла Витольдовича, он всё больше хмурился. Тревоги о здоровье Софьи отступили, уступив место заботам, куда более приземлённым: прошлый год выдался на редкость неурожайным, запасы почти подошли к концу, чтобы провести посевную непременно придётся покупать зерно, и как на грех цены весной заметно поднялись. Вечером в его кабинет робко поскреблась Алёна.
- Entrez! (Войдите!) – недовольный тем, что его отвлекли от дел, отозвался Раневский.
- Барин, - робко прошептала заплаканная девушка, - барыне совсем худо стало.
Отодвинув кипу гроссбухов, Александр торопливо поднялся наверх. Софья горела, будто в огне, в бреду шептала что-то о маменьке, тихо плакала и просила забрать её к себе. Присев на постель, Раневский взял в руки горячую ладошку.