- Софи, - начал он, но не договорил.
Звонкая пощёчина, заставила его умолкнуть. Софья схватилась другой рукой за ушибленную ладонь, как завороженная глядя на алый след, оставленный её рукой на щеке мужа. В голубых глазах Раневского сверкнула злость. Убийственная ярость затмила рассудок, ослепила, заставляя забыть, кто перед ним. От силы ответного удара у Софьи зазвенело в голове, щёку обожгло огнём, не устояв, она рухнула к ногам супруга.
- Никогда более не смей поднимать на меня руку, - процедил Раневский, глядя на неё, как на вошь, сверху вниз. – Видит Бог, я пытался быть терпелив. Отныне, ma chérie, я буду следовать вашим же советам и делать только то, что мне хочется.
Оставив её на полу, Александр вышел за дверь, хлопнув ею так, что с потолка посыпалась штукатурка. В комнату робко заглянула Алёна и всплеснула руками, глядя на лицо Софьи.
- Ой, Софья Михайловна, да что же это. Я сейчас что-нибудь холодное принесу. Да вот хотя бы зеркальце приложите покамест.
Совершенно ошеломлённая произошедшим, Софья без возражений приложила к опухшей щеке небольшое зеркало. «Господи! Он ударил меня, - пронеслось в голове. – Он ударил меня. Это как же мало я значу для него, не более, чем девка крепостная». Забравшись в постель, Соня съёжилась под одеялом. Никто здесь не затупится за неё, у Александра все права, он может сделать с ней всё, что пожелает, но, видимо, его единственное желание избавиться от неё. Не было сил даже плакать, её трясло так, что зубы выбивали дробь. Впервые она испытала подобное потрясение. Никто и никогда ранее не поднимал на неё руку. Никогда она не испытывала страха перед мужчиной. Всё было: неловкость, смущение, но никогда она не боялась представителей сильного пола. Таким Раневского она не видела никогда.
Вернувшись в свою спальню и застав там Тимошку, Раневский отвесил денщику полновесную затрещину.
- Бренди принеси! – прикрикнул он на него.
- Эт я мигом, ваше благородие, - бросив собирать раскиданную хозяином одежду, ретировался из комнаты слуга.
Налив полный бокал, Александр осушил его в несколько больших глотков. Обожгло. Поставив на стол фужер, Раневский закрыл лицо руками. «Не могу поверить, что ударил женщину, - вздохнул он, - Как я дошёл до того? Господи, прости. Как мне смотреть ей в глаза после всего? Как вышло так, что не смог удержать в узде свою ярость?» Как вышло так, что его хвалёная выдержка в этот раз изменила ему? В течение часа он почти допил содержимое графина, а после уснул пьяным сном. Проснулся Александр ближе к полудню с жуткой головной болью, открыв глаза и увидев на столе почти пустой графин, Раневский мыслями вернулся к ушедшей ночи. Поднявшись с постели, он кликнул Тимошку, который памятуя о том, насколько тяжела у барина рука, более из его покоев не отлучался.
- Одеваться! – коротко бросил Раневский.
Поморщившись от того, что в голове стучало, будто кузнец долбил молотом по наковальне, Александр прошёл к покоям жены. Завидев его, Алёна одарила барина сердитым взглядом.
- Вон! – указал он ей на дверь.
«Как посмела смотреть так? Холопка, а взгляды кидает, будто не хозяин перед ней, а ничтожество!» - злился Раневский.
Услышав его голос, Софья вздрогнула и метнулась к двери, чтобы закрыть её, но не успела. Александр выставил вперёд ногу, помешав ей осуществить своё намерение. Войдя в комнату, Раневский остановился за спиной жены. Софи всем своим видом продемонстрировала, что не желает говорить с ним, но он не ушёл. Положив руки ей на плечи, Александр развернул Софью к себе лицом. Приподняв двумя пальцами её подбородок, Раневский сосредоточенно разглядывал багровый кровоподтек на нежной коже.
- Мне жаль, что так вышло, - тихо произнёс он. – Простите меня, если сможете.
- Ненавижу вас, - прошептала в ответ Софья. – Ненавижу. Всё чего я хочу – это никогда более
не видеть вас.
Раневский тяжело вздохнул:
- Софи, что я могу сделать, чтобы загладить свою вину? Хотите на колени встану?