Октябрьский вечер выдался холодным и промозглым. С неба сыпало мелким дождём. Редкие прохожие, зябко кутаясь в тёплые одежды, старались держаться ближе к стенам домов, чтобы укрыться от холодного ветра с реки. Мойка лениво несла свои грязные мутные воды в Неву. На её набережной, около фамильного особняка Берсенёвых остановился экипаж, запряжённый великолепной четвёркой серых в яблоках рысаков. Соскочивший с запяток кареты лакей, торопливо распахнул дверцу, помогая ступить на мостовую пожилому господину в пышном парике и старомодном камзоле цвета бордо, обшитом золотыми галунами.
Тяжело опираясь на трость, граф с трудом одолел несколько ступеней перед парадным. Он только поднял свою трость, намереваясь постучать ею в двери, как дворецкий, всё утро не спускавший глаз с улицы в ожидании гостя, опережая его, выбежал навстречу и склонился в низком поклоне:
- Прошу вас, ваше сиятельство, - распахнул он дверь перед поздним гостем.
Не удостоив слугу даже взглядом, Завадский прошёл в полутёмный вестибюль.
- Барыне доложи, - обернулся к семенящему за ним следом дворецкому.
- Пётр Гаврилович, так ждут они вас, с самого утра ждут. Позвольте, провожу, - торопливо заговорил тот.
Ступая вслед за слугой по начищенному паркету, Завадский поморщился от того, что шаги его гулко отдавались в доме, погружённом в сонную тишину. В покоях Анны Михайловны было жарко натоплено, но, несмотря на это madame, сидя в кресле у самого камина, зябко куталась в шерстяную шаль.
Остановившись на пороге и обождав, когда глаза его привыкнут к полумраку, царившему в комнате, оттого, что горело лишь несколько свечей в канделябре, стоящем на каминной полке, Пётр Гаврилович вошёл. Анна Михайловна, спихнув на пол одну из болонок, что до того гладила у себя на коленях, поднялась с кресла.
- Пётр Гаврилович, - сухо кивнула madame Берсенёва долгожданному гостю, - как доехали?
- Спасибо, вполне сносно. Только вот у столицы дороги совсем развезло, - едва заметно улыбнулся граф Завадский.
- Вы писали мне, что у вас ко мне дело имеется срочное, - знаком предложив присесть, начала Анна Михайловна.
- Вот так сразу о делах, сударыня? – усмехнулся Пётр Гаврилович, оставшись стоять.
Анна Михайловна поджала губы в ответ на этот намёк по поводу её гостеприимства. Взяв со стола колокольчик, madame Берсенёва позвонила.
- Голубчик, - обратилась она к лакею, явившемуся на её зов, - скажи, что я чай велела накрыть. – Присаживайтесь, Пётр Гаврилович. В ногах правды нет.
- И то правда, - тяжело опустился в кресло граф Завадский. – За чай, спасибо. Замёрз, - улыбнулся он. – Старость знаете ли. Кровь уже не греет.
- Я слушаю, вас ваше сиятельство, - присев на софу напротив, продолжила Анна Михайловна. – Какие дела привели вас ко мне?
- Ну что же, не буду ходить вокруг да около, - начал Завадский. – Две седмицы назад скончалась моя дочь Елена, выполняя её последнюю волю, я хотел бы забрать внучку в Завадное.
- Елена Петровна скончалась? – схватившись за грудь, прошептала Анна Михайловна. – Отчего не написали мне?
- Полно, Анна Михайловна. Наслышан я о вашей размолвке с ней.
Анна Михайловна сложила на коленях тонкие руки, на которых отчётливо проступали голубые венки, и замерла, глядя на пламя в камине, мыслями своими уносясь в тот страшный день, когда её сына принесли домой истекающего кровью.
- Я лишь выполнила последнюю волю сына, - сухо заметила она. – Я соболезную вам, но Софья останется здесь со мной. Она – это всё, что мне осталось после Мишеля.
Пётр Гаврилович хотел было возразить, но промолчал, потому, как в комнату вошли три лакея и принялись сервировать стол к чаю. Дождавшись, когда прислуга окончит и покинет их, Анна Михайловна разлила по чашкам горячий ароматный напиток.
- Не всё, Анна Михайловна, - покачал головой граф Завадский.
- Что вы желаете этим сказать, Пётр Гаврилович? – не спуская глаз с лица собеседника и подмечая все эмоции, поинтересовалась madame Берсенёва.