Услышав последние слова, Александр ощутил, как озноб пробежал вдоль позвоночника: «Лучше смерть!» - мысленно простонал он. Раневский, шатаясь, поднялся на ноги под любопытными взглядами турок и, собрав остатки сил, бросился на их предводителя, занеся связанные впереди руки над головой для удара. Его враг с лёгкостью увернулся и подставил пленнику ногу, отчего тот рухнул как подкошенный. На пальце Раневского блеснули фамильный перстень и тонкий ободок обручального кольца. Склонившись над ним, турок попытался стащить кольцо, но Раневский сомкнул пальцы в кулак. Наступив на связанные запястья, Беркер принялся выкручивать пальцы пленника. Стащив кольца, он подошел к телу Меньшова и надел их на руку трупа. Сделав знак своим людям, Беркер вернулся к лежащему ничком Александру. Юноша вновь перевёл сказанные турком слова: «Твои близкие переживут ту же боль, что сейчас испытываю я, глядя на тело своего брата. Никто не станет искать тебя более». Раневский, если бы мог, перекрестился, глядя на то, как подобрав с земли окровавленную голову Меньшова, один из воинов засунул её в мешок и привязал к своему седлу.
Пленника рывком подняли на ноги, обмотали его запястья длинной верёвкой, которую привязали к седлу Беркера. Дорога до крепости была недалека, но для привязанного к седлу превратилась в сущий ад. При первом же рывке Раневский упал, но Беркер даже не подумал остановиться, продолжая тащить его волоком по земле. К тому времени, когда отряд достиг крепости, одежда Раневского превратилась в лохмотья, всё тело было в ушибах и ссадинах. Одно было хорошо: ничего этого Александр не видел и не ощущал, поскольку находился в глубоком беспамятстве.
Придя в себя, Александр с тихим стоном перевернулся на спину. Где-то высоко вверху над стенами узкого каменного колодца, в котором он оказался, ему подмигивали огромные южные звёзды. «Господь всемогущий, отчего я не умер по дороге сюда?» - вздохнул Раневский и тихо чертыхнулся от боли, пронзившей сломанное ребро.
- Русский, - послышался тихий голос сверху. – Слышишь меня? Ты жив, русский?
- Жив, - хрипло произнес Раневский. – Кто ты? Русский?
- Хохол, - тихо хохотнул паренёк. – Сашко.
- Тёзка, стало быть, - отозвался Александр. – Здесь как оказался?
- Не помню. Мал был, - уклончиво ответил паренёк. – Я тебе воды принёс.
В горле нещадно першило от того, что наглотался пыли. Она скрипела на зубах, въедалась в раны, отчего ссадины на лице нестерпимо пекло. Сверху послышался шорох, подняв голову, Александр различил очертания какого-то сосуда, привязанного к верёвке, которую осторожно спускал к нему в колодец Сашко. Приняв в руки глиняный кувшин, Раневский жадно припал к нему губами.
- Сразу всё не пей, спрячь, - послышался шёпот сверху. – Кто знает, когда ещё я смогу к тебе пробраться. Турки мертвецов своих нынче хоронят, не до тебя им.
Послушавшись юношу, Александр попытался найти укромное местечко, где можно было спрятать кувшин. Видимо, не он один побывал в этой яме. В стене нашлось углубление, выдолбленное до него неизвестным пленником. Прислонившись спиной к стене, так чтобы не сильно беспокоить повреждённое ребро, Раневский с тоскою обозревал стены своей тюрьмы: совершенно гладкие уходящие вверх сажени на четыре самое малое. Нечего было и думать о том, чтобы выбраться отсюда без посторонней помощи. Попытавшись представить себе, что его ожидает, Раневский едва не взвыл: «Господи! Лучше бы голову снёс, как Меньшову, там, на пыльной дороге под стенами Измаила». Закусил в отчаянии губу, давя в себе этот вой, что рвался из горла.
Когда стемнело, из лагеря русских на поиски пропавшего разъезда выехал довольно многочисленный отряд. Тела казаков и обезглавленное тело офицера нашли на расстоянии с полверсты от крепости. Отрубленную голову так и не нашли, несмотря на то, что осмотрели каждый куст, каждую выбоину в округе на двадцать саженей от места страшной находки. Возможно, в неверном свете факелов и не заметили, но поиски решили прекратить.