Проехали около трёх вёрст, когда мысль, внезапно пришедшая в голову Софьи, заставила её высунуться из оконца и приказать развернуть экипаж:
- Мефодий, разворачивай!
- Тпру, окаянные, - натянул вожжи возница. – Куда прикажете, барыня? Обратно в Рощино вертаться?
- В Ростов езжай, - велела Софья и откинулась на спинку сидения в мрачном раздумье.
До Ростова, миновав по пути Москву, добрались на третий день, благо погода была хорошая и осенняя распутица миновала путешественницу. Добравшись до стен монастыря Рождества Богородицы, Софи велела остановиться. Сойдя на дорогу, она в нерешительности обозревала монастырскую обитель. Вновь сомнения зашевелились в душе: «Всё одно никому не нужна более», - нахмурилась девушка.
Подойдя к калитке у внушительных врат, Софья постучала.
- Доброго вам дня, - поздоровалась она, с монахиней, открывшей смотровое оконце. – Могу я с игуменьей увидеться.
- Входите, барышня, - отворила калитку, пожилая женщина. – Матушка Павла примет вас, как только трапеза окончится.
Софью проводили в гостиный двор, где останавливались все путники, что искали пристанища в стенах монастыря. Долго ждать ей не пришлось. В довольно скромную гостиную вошла женщина, облаченная в рясу и монашеский клобук.
- Мне сказали, что вы хотели видеть меня, - обратилась она к Софье. – Как вас звать, дитя?
- Софья, матушка, - склонилась в поклоне Софи.
- О чём вы говорить со мной желали, милая? – скупая улыбка на миг осветила лицо монахини.
- Я вдова, матушка. Жизни своей дальнейшей в миру я не вижу. Я хотела бы постриг принять, - выдохнула Софья на одном дыхании.
- Сколько вам лет, Софья?
- Восемнадцать.
Игуменья покачала головой:
- В этом возрасте церковь не одобряет пострига. У вас вся жизнь впереди, и принятое сгоряча решение не есть самое верное.
- Я прошу вас. У меня никого не осталось. Детей мы с супругом не нажили, - попыталась возразить Софья. – Я проделала долгий путь сюда.
- Поверьте, дитя, жизнь куда длиннее, чем вы себе это нынче представляете.
- Стало быть, вы отказываете мне? – поинтересовалась Софи, не зная, то ли радоваться ей, то ли огорчаться.
Монахиня задумалась: «Вдовушка не сказать, чтобы хороша собой, - вздохнула она. – Будь она прелестной, может и могла бы жизнь свою устроить, хотя, как знать, может, тоска её сердечная столь велика, что никто другой и не сможет из сердца покойного супруга вытеснить. И всё же не дело это от горя в монастырь бежать».
- Я предлагаю вам стать послушницей монастыря, - наконец, заговорила она. – Ежели спустя три года решение ваше не перемениться, тогда уж и примете постриг.
- Благодарю вас, матушка Павла. Я согласна, - склонила голову Софья.
- Ступайте за сестрой Евлампией. Она проводит вас и ознакомит с житием монастырским, - отпустила её игуменья.
Софья последовала за женщиной, что привела её в гостиный дом. Близ соборного храма были построены деревянные кельи. Отворив дверь в одну из таких тесных комнатушек, Евлампия отступила в сторону, пропуская вперёд Софью.
- Вот здесь жить будешь, - тихо проговорила она. – Звать тебя будут отныне сестра Софья, и так до тех пор, пока постриг не примешь. Здесь в деревянных кельях послушницы живут. В каменных матушка и инокини, - продолжала рассказывать ей Евлампия. – Входить в чужую келью без дозволения воспрещается. Трапезничаем все вместе в трапезной. Приду за тобой к вечерней трапезе. Назавтра после заутрени матушка определит тебе послушание.
Оставшись одна, Софья присела на узкое жёсткое ложе: «Господи, - перекрестилась она на образа в уголке кельи, - не поспешила ли я?»
Отправив прислугу в Нежино, Софья осталась в монастыре. Во время вечерней трапезы, куда её проводила та же сестра-привратница Евлампия, девушка осторожно присматривалась к обитательницам монастыря. Были среди монахинь и послушниц женщины в годах и совсем юные, но все как одна сёстры были тихи и молчаливы. Облачённые в одинаковые тёмные одежды инокини и послушницы молча ужинали, не поднимая головы от тарелки.