- Ну что ты, что ты, - зашептал Андрей, обнимая кузину за плечи. – Как ты можешь говорить так? Нет твоей вины в том.
- Ты не понимаешь, - отстранилась от него Софья. – Если бы я смогла повернуть всё вспять…
- Никому из нас не дано того, - вздохнул Завадский. – Видит Бог, я пытался, Софи. Но к тому времени, когда мне удалось добиться восстановления твоего супруга в полку, он был уже мёртв. Всё напрасно.
- Уезжай, прошу тебя, уезжай. Мне впервые стало так спокойно, - тихо произнесла Софья. – Здесь я могу думать обо всём без той злости и боли, что терзали меня, когда я только приехала сюда.
- Софи…
- Уезжай, Андрей. Обещаю, я буду писать.
- Надеюсь, ты одумаешься, - заключил её в объятья Андрей. – Очень надеюсь.
Проводив его до ворот храма, за которыми его ожидал экипаж, Софья поспешила в покои настоятельницы.
- Зашли проститься? – улыбнулась ей игуменья.
- Нет. Пришла сказать, что остаюсь.
- Признаться честно, я думала, что вы покинете обитель вместе с вашим братом, - удивлённо покачала головой матушка Павла.
- Я не испытываю желания оставить жизнь при монастыре, - улыбнулась в ответ Софья.
- Ну что же, ступайте, дитя. Но хочу сказать вам, если не чувствуете в себе сил посвятить жизнь свою служению Господу, вы можете в любой момент покинуть сии стены, до тех пор, пока не приняли постриг.
Глава 8
Небольшой отряд, выехавший из Измаила, по истечению трёх седмиц достиг Анкары. Раневский, никогда ранее не бывавший на Востоке, с любопытством осматривал город через прутья решётки. Нищие глиняные хижины соседствовали с роскошными дворцами восточной знати. Целью Беркера было посещение огромного городского рынка, где он собирался продать часть награбленного, что успел прихватить с собой, покидая Измаил. Восточный базар являл собой причудливое смешение красок, языков, людей всех мастей. Казалось, что не было ничего в этом мире, чего нельзя было купить на рынке Анкары. Отовсюду слышалась речь на непонятных языках. На какой-то краткий миг Александру показалось, что он услышал французскую речь, но не было никакой возможности привлечь в себе внимание, да и стали бы оказывать помощь русскому пленнику те, кто ныне поддерживал Османскую империю в её войне с Россией. Пока Беркер был занят тем, что торговался с одним из купцов у маленькой лавчонки, к клетке пробрался Сашко.
- Завтра, поутру Беркер к дому тронется, - тихо заговорил парнишка. – В горы пойдём, дорога узкая, арба там не пройдёт, из клетки вас выпустят, ваше благородие. Бежать не пытайтесь, далеко не уйдёте.
Раневский невесело усмехнулся:
- Предупредить, стало быть, пришёл.
- В бега податься с пустыми руками – всё равно, что на смерть себя обречь, - прошептал Сашко. – Терпением запастись вам надо да гордость свою усмирить, дабы не злить Беркера понапрасну.
- Далеко идти-то? – поинтересовался Раневский.
- Два дня пути, - едва слышно прошептал парнишка и поспешил оставить пленника, так как турок, сторговавшись с купцом, направился прямиком к ним.
Сашко был прав: проведя ночь в городе, небольшой отряд на рассвете тронулся в путь. Перед выходом из Анкары Раневского выпустили из клетки, но снимать кандалы не стали. Выйдя из тесного узилища, Александр, наконец, смог выпрямиться во весь рост и едва сдержал стон от боли, пронзившей затёкшие мышцы. Его мундир, превратившийся в лохмотья, Беркер велел снять. Пленника заставили одеться в простую груботканую рубаху и шаровары, похожие на те, что носили казаки. Идти босиком по узкой горной дороге было невероятно трудно. Нечего было и думать, чтобы попытаться сбежать. Раны Александра, полученные в том злополучном бою под стенами Измаила, уже заживали и причиняли всё меньше беспокойства. Двигались медленно, шедший позади Раневского турецкий воин не раз подгонял пленника тычками в спину. Стиснув зубы, Раневский шёл вперёд, в душе проклиная тот день, когда Беркеру пришло в голову сохранить ему жизнь. К исходу дня ноги пленника были сбиты в кровь о каменистые уступы горной тропы. На ночлег турки расположились на небольшом горном плато. Прислонившись спиной к каменному валуну, Александр прикрыл глаза. Запах готовящейся на костре еды сводил с ума, в животе урчало от голода. Стараясь отвлечься, Раневский погрузился в воспоминания. Пред мысленным взором мелькали картины из прошлого: дорога от Рощино до Марьяшино, пролегающая между бескрайних зелёных полей, берёзовая роща на пригорке, Надин на качелях в саду, первый украденный поцелуй, признания, произнесённые тихим шёпотом.