- Ну же, барышня, - изо всех сил тянула шнурки Алёна, - ещё самую малость.
- Не могу больше, - выдохнула Софи, которой казалось, что корсет настолько сдавил её ребра, что она не сможет дышать.
Осторожно, чтобы не помять причёску, девушка помогла надеть барышне бальное платье из белого муслина. Скромное, простое, как и приличествует невинной девице: из украшений лишь тонкая полоска кружева по вырезу и голубая атласная лента, что обхватывала стан Софьи под грудью. Ленты того же тона Алёна вплела в сложную причёску. Полюбовавшись делом рук своих, девушка помогла Софи вдеть в уши небольшие жемчужные серёжки и подала белые шёлковые перчатки, скрывающие руку почти до локтя.
- Ну, с Богом, Софья Михайловна, - улыбнувшись, перекрестила девушку Алёна.
Робко улыбнувшись своему отражению, Софи повесила на руку бальную книжку на шнурке, взяла в руки кружевной веер – подарок Дмитрия Петровича на её шестнадцатилетие и вышла в коридор. Лидию, которая, свесившись вниз через мраморную балюстраду верхней площадки, рассматривала небольшую группу молодых людей, только что вошедших в вестибюль, она заметила сразу.
- Софи, поди сюда, - подозвала она кузину.
Движимая любопытством Софья шагнула к ней.
- Взгляни. Корсаков и с ним Раневский, - зашептала Лидия, указывая сложенным веером на высокого темноволосого офицера в алом мундире.
- Тише, Лиди, - прошептала в ответ Софья, во все глаза, разглядывая того, кем так восхищалась кузина.
- André, говорил, что он спрашивал обо мне. Но где же он сам? – оглянулась она в поисках брата.
Подняв голову и заметив девушек, Корсаков приветливо улыбнулся. Кровь бросилась Софье в лицо, и она смущённо отвела глаза, спрятав пылающие румянцем щёки за раскрытым веером. Отпрянув от мраморной балюстрады, она едва не наступила на ногу кузену, что в этот момент неслышно подошёл к сёстрам.
- Pardonnez-moi, André (Простите меня, Андрей), - совсем стушевалась она.
- Дамы, вы обворожительны, - улыбнулся Андрей, предлагая одну руку сестре, а вторую кузине. – Позвольте проводить вас.
Спускаясь по лестнице, Софи украдкой бросила взгляд на Андрея. Как же ему к лицу мундир кавалергарда, как возмужал он за последние два года. С тех пор как он вернулся домой после кровавой бойни при Аустерлице, что-то, не уловимое взглядом, изменилось в нём. Это нельзя было увидеть, лишь почувствовать, как то чувствовала она, всегда подмечавшая малейшие изменения в его настроении. Потом был Прейсиш-Элау. Вся семья, затаив дыхание, ждала весточки от него. Когда же он вернулся, цел и невредим, не один благодарственный молебен был отслужен по этому поводу в небольшом храме Завадного.
В те редкие моменты, когда Андрей в годы учёбы и после, в перерывах между военными походами, бывал в родном имении, Софья ходила за ним словно тень. Ей одной в минуту душевной слабости Андрей поведал о тех ужасах, что довелось ему пережить на полях сражений. Никогда ей не забыть тот вечер, когда нашла его в библиотеке пьяного в дым, как сидя у её ног он говорил, говорил и говорил, а она лишь молча гладила русые кудри всем сердцем жалея того юношу, что впервые оказался в самой гуще кровавой битвы и лишь чудом остался жив. Вместе с ним переживала боль от потерь, когда вокруг него падали друзья, сражённые кто пулей, кто картечью, кто саблей или палашом, страх того, что никогда более не доведётся увидеть ему родное Завадное, родителей, деда, сестёр и брата.
Когда Софья только появилась в Завадном, Андрей, поначалу испытывал лишь жалость к рано осиротевшей кузине, но с течением времени привязался к девочке даже больше, чем к родной сестре. Всё дело было в характере Софьи. Мягкая, тихая и скромная по своей природе, рано познавшая боль утрат и потерь, Софи всегда с вниманием относилась к нуждам и переживаниям ближних. Господь не наделил её яркой красотой, как Лиди, не дал других особых талантов ни в музыке, ни в рисовании, но, как говорил её дед, у неё был самый главный и редкий дар – доброта души и чистота помыслов.
Привязанность между Андреем и Софьей всё больше крепла, превращаясь в прочные узы любви и дружбы, какая редко бывает даже между родными братом и сестрой. В присутствии Андрея даже Лидия старалась не задевать кузину, остро завидуя столь тесной близости между ними и это тоже легло в копилку грехов, что она уже успела отнести на счёт Софи. Мыслимо ли, чтобы родной брат любил кузину больше, чем свою родную сестру? Лиди злилась от того, что эти двое понимали друг друга без слов, улыбались одним им понятным шуткам и всегда и во всём поддерживали друг друга, что бы ни случилось.