«…Сама того не сознавая, — рассказывал позже ее брат Федор, — она как бы вторично создала целую отрасль науки — тригонометрию. Живи она несколько сот лет раньше и сделай то же самое, этого было бы достаточно для того, чтобы потомство поставило ее наряду с величайшими умами человечества. Но в наше время труд ее, хотя и не имевший непосредственно научного значения, тем не менее обнаруживал в ней дарование, совершенно выходящее из ряда обыкновенных, в особенности если принять во внимание, что он исходил от 14-летней девочки!»
Тыртов горячо рекомендовал отцу взять для Сони в преподаватели лейтенанта флота Александра Николаевича Страннолюбского.
Василий Васильевич охотно дал согласие учить дочь у Страннолюбского во время зимних поездок в Петербург. Имя это было широко известно в кругах петербургской передовой интеллигенции.
Александр Николаевич родился на Камчатке, в семье начальника области, окончил петербургский Морской кадетский корпус и мог бы сделать успешную служебную карьеру. Но под воздействием идей Чернышевского и Добролюбова он примкнул к одному из студенческих кружков, который организовал бесплатную школу для детей бедных родителей. В этой школе на Васильевском острове занятия вели известные педагоги: А. Я. Герд, П. П. Фандер Флит, О. И. Паульсон, Ф. Ф. Резенер. Страннолюбского, преподававшего математику и выделявшегося своими способностями, избрали инспектором. После того как правительство закрыло Василеостровскую школу. Страннолюбский поступил в Морскую академию, но не оставил общественной деятельности. Вскоре он завоевал себе глубокое уважение передовых людей как поборник высшего женского образования. До конца дней своих отдавал он силы, знания и время преподаванию в различных кружках, четырнадцать лет был несменяемым секретарем комитета для доставления средств Высшим женским курсам.
На юную Крюковскую Александр Николаевич произвел большое впечатление необыкновенно гармоническим сочетанием изящной внешности с тонким умом, пылким сердцем и благородством стремлений.
Страннолюбский на первом уроке дифференциального исчисления удивился быстроте, с какой Соня усвоила понятие о пределе и о производной, «точно наперед их знала». А девочка и на самом деле во время объяснения вдруг отчетливо вспомнила те листы лекций Остроградского, которые она рассматривала на стене детской в Палибине.
ПАЛИБИНСКИЕ БАРЫШНИ
ОТЗВУКИ ПОЛЬСКИХ СОБЫТИЙ
Софье Васильевне было лет двенадцать, когда Иосиф Игнатьевич начал знакомить ее с историей Польши. Беседы протекали в библиотеке — большой комнате с темными занавесями и темными обоями, с высокими книжными шкафами вдоль стен и огромным камином, где пылал яркий огонь, отражаясь в стеклянных дверцах шкафов. Соня забиралась в большое кресло и, ускользнув от бдительной гувернантки, слушала рассказы учителя о героическом прошлом Польши, о ее великих сынах. Поговорив о былом, он рассказывал и о новых несчастьях своей родины, о мужестве и геройстве, которые проявляли юноши и мальчики во время восстания 1830 года.
«В детстве я не мечтала так горячо ни о чем, как о том, чтобы принять участие в каком-нибудь польском восстании», — писала Софья Васильевна спустя много лет.
Малевич никогда не брал с Сони слова молчать об этих рассказах, но она инстинктивно понимала, что не следует никому о них говорить. Девочка попросила учителя научить ее польскому языку и смогла читать и «Дзяды» поэта-демократа Адама Мицкевича, и романтические стихи Юлия Словацкого, писавшего, что «без духа простого народа мертва человечества грудь», и «Небожественную комедию» Зигмунда Красинского, в которой поэт-аристократ устами вождя повстанцев Панкратия разоблачает подлость крупного шляхетства.
Стихи будили в душе девочки протест против несправедливости, против насилия, а вскоре ей представился случай выразить симпатию к полякам на деле.
В январе 1863 года, после царского указа об экстренном рекрутском наборе, преследовавшем цель изъять революционные элементы Польши, в том числе и городскую молодежь, вспыхнуло восстание.
Польские события не могли не задеть семью Крюковских; Палибино находилось на границе Литвы. В доме составились две враждебные партии: русская и польская. Против поляков была настроена гувернантка мисс Смит, преклонявшаяся перед царем — «освободителем рабов». В польской партии был Малевич. Между ним и гувернанткой велась тайная непримиримая борьба. Иосиф Игнатьевич был очень осторожен, тщательно выбирал слова, никогда не позволял себе оскорбить русских. Оставаясь же с Соней наедине, начинал как бы случайно говорить с ней о Польше. Елизавета Федоровна держалась нейтралитета, Василий Васильевич из благоразумия не высказывал своих взглядов и запрещал вести разговоры на эту тему при детях.