Думается, что образ Лодовико Моро был выбран Максимом Греком не случайно. Будучи хорошо знаком с итальянской действительностью, он, несомненно, знал, что многим успехам герцог обязан вовсе не «душевною доблестию» или другим добродетелям, которыми были отмечены достойнейшие люди прошлого (в числе приведенных Максимом Греком героев Юлий Цезарь и Дмитрий Донской), а беспринципностью и пренебрежением моральными нормами. Выдающийся специалист по эпохе Возрождения Якоб Буркхардт писал о Лодовико: «При всей безнравственности своих средств он оставался абсолютно наивен в их применении; он, конечно, был бы весьма удивлен, если б кто-нибудь объяснил ему, что нравственная ответственность существует не только за цели, но и за выбор средств».{816}
Сходные слова можно сказать о многих других деятелях той поры. В эпоху Ренессанса в Европе создавался образ человека-героя, «авантюриста, искателя, пытливого во всех областях, кроме моральной».{817} Итальянцы и греки из свиты Софьи, испытавшие влияние культуры Возрождения, по-видимому, усвоили эти представления. Коллективное сознание их «партии» отличала противоречивость. Они готовы были ревностно служить своему покровителю, защищать православие и одновременно использовать излюбленные итальянские и византийские методы борьбы с политическими врагами. Впрочем, отравление как способ борьбы с политическими противниками использовали на Руси задолго до греков. Отравления были в ходу и в Орде.
Пока Софья и Василий находились в опале, сторонники Дмитрия-внука и его матери Елены Волошанки праздновали победу. Вскоре после казней состоялось важное событие. В воскресенье, 4 февраля 1498 года, Дмитрий был не только официально объявлен наследником Ивана III, но и «венчан на великое княжение». В Москве это было первое действо такого рода. Сама церемония обнаруживает близость к византийской традиции «венчания на царство» императоров. В Успенском соборе Иван III и митрополит Симон в присутствии главных иерархов Русской церкви «посадили на великое княжение Владимирское и Московское» пятнадцатилетнего княжича Дмитрия. Кульминацией торжества стало возложение на голову Дмитрия «шапки Мономаха», а на его плечи — барм — знака царского достоинства.
Елена Волошанка искренне радовалась опале на Софью: «чародеица» и ее греки, казалось, навсегда изгнаны из великокняжеского дворца, и их «византийские» мечтания никогда не станут причиной нарушения порядка наследования престола. Чувства княжны-молдаванки нашли отражение в одном из самых известных произведений декоративно-прикладного искусства, созданного в ее золотошвейной мастерской. Речь идет о знаменитой подвесной пелене 1498 года.
Исследователи не раз вглядывались в красочную пелену тонкой работы, отмечая ее необычность в сравнении с аналогичными произведениями, происходившими из русских мастерских. На кайме пелены — в отличие от памятников русского шитья — нет изображений или текстов, а только замысловатый орнамент, характерный для искусства молдавских земель той поры. На самой пелене изображены две многолюдные процессии, взирающие на икону Богородицы, поддерживаемую человеком в странной, будто «кружащейся» позе.
Что именно изображено на пелене? Одни видят крестный ход на Вербное воскресенье 1498 года, в котором приняли участие члены великокняжеской семьи и духовенство.{818} Другим представляется, что на пелене запечатлено само «венчание на царство» Дмитрия-внука.{819} Третьи полагают, что представленная сцена носит не конкретно-исторический, а абстрактный характер.{820}
Об искусстве судить сложно, о древнем искусстве — особенно. Но кажется, что отрицать исторический характер изображенной на пелене сцены оснований недостаточно, и попытки отождествить главных персонажей с конкретными историческими лицами оправданны.