В поисках средств противостоять туркам приближенные Фомы Палеолога могли добираться весьма далеко. Так, по данным рижской городской книги, в 1456 году в городе «попрошайничал» (sic!) некий «Эммануил Грек», и ему были выданы деньги «ради Бога и городской чести». В 1457 году в Риге «попрошайничал» и получил средства по тем же причинам и грек Петр Рали.{112}
Греки просили деньги у Ливонского ордена и позднее. Известно о том, что рижский магистрат выделял средства «греческому аббату господину Антонию» в 1463 году, «Константину, рыцарю из Константинополя, который был взят в плен турками», в 1467 или 1468 году, «греку господину Фоме Филатилису» в 1470 или 1471 году.{113} Рига была основана в 1201 году как оплот крестоносного воинства, и надо полагать, что Фома Палеолог (а позже, по-видимому, его сын Андрей) надеялся на его силы, отправляя туда просителей.
После того как султан в 1457 году захватил Коринф — «голову тела Мореи»,{114} Фома решил обратиться за помощью к своему вчерашнему противнику — Венеции. Жители подчиненных Фоме Патр в 1458 году скрывались от угрозы турецких набегов в Короне и Модоне.{115} Венецианцы, славившиеся своей беспринципностью в вопросах политики, «предложили Фоме… весьма непрочный приют, не более чем на одиннадцать дней, так как иначе это не могло согласоваться с мирным договором между Венецией и Турцией. Вместе с тем венецианцы не переставали требовать у своего предполагаемого гостя возмещения убытков, нанесенных жителям дистриктов Модона и Корона».{116} Такая позиция Светлейшей республики означала, что деспот не мог всерьез рассчитывать на ее помощь.
Морея была покорена османами в 1460 году. Приближение турецкой конницы вынудило Фому бежать. Вместе со своей семьей и двором («со всем домом»){117} он 28 июля 1460 года прибыл на остров Корфу, находившийся в руках венецианцев. Там располагалось некое «имение» его супруги. К этому решению Фому, видимо, подтолкнула и начавшаяся на Пелопоннесе чума.
Источники дают возможность представить маршрут Фомы Палеолога и его свиты. Через венецианский Модон они добрались на корабле до Порто-Лонго и оттуда вышли к Патрам. Из Патр они направились к албанским берегам и острову Санта-Маура, откуда было совсем близко до Корфу.
К 1460 году Софье Палеолог было около десяти лет. Она никогда не видела Константинополь. Ее раннее детство пришлось на тяжелейшее время, когда у ее родственников была единственная цель: не погибнуть от турецкого кинжала. Софья провела первые годы своей жизни в обстановке рыданий и лишений.
Ее собственные детские впечатления восстановить по источникам невозможно. Кто знает, быть может, она порой убегала от страшных разговоров взрослых в цветущие сады,
Вероятно, настроение этой древнегреческой песни было созвучно чувствам, которое испытывала Софья в такие минуты. Но даже в детстве наслаждение чудесами мира Божьего не может длиться бесконечно. Возвращаясь из сада, окруженная толпой нянек, Софья вновь оказывалась в доме, где говорили только о проклятых турках и способах если не противостоять им, то хотя бы сохранить себе жизнь и свободу.
К 1460 году у семьи Софьи остался, по сути, только титул. Можно ли после этого думать, что она помнила блеск византийского двора и потому «принесла» его в Москву? Едва ли. Софья не могла не только его помнить, но даже и видеть в младенчестве. Она видела только его гибель. У ее отца осталась лишь память о былой мощи Византии. И это была не только его память. Это была память многих предыдущих поколений.