Натансон участвовал во всех студенческих беспорядках, но когда появившийся в Петербурге Нечаев стал уверять, что народ готов к бунту, и призывать взбудораженную молодежь выйти на улицу, тот же Натансон сделал все что мог, чтобы не допустить бессмысленной гибели людей.
Натансон и Александров жили в знаменитой Вульфовской коммуне, родоначальнице всех студенческих коммун. Жили медики дружно. На всю квартиру имелась одна пара хороших сапог, которая по мере надобности переходила от одного к другому.
Когда подруга одной из сестер Корниловых, Ольга Шлейснер, поручила Саше передать Натансону записку, Соня обрадовалась случаю побывать в Вульфовской коммуне и отправилась туда вместе с ней.
Усталые, запыхавшиеся, добрались они до огромного дома, поднялись на площадку первого этажа и позвонили. Дверь приоткрылась. Соня увидела черную фуражку с белой бляхой, а под ней маленькие глазки и черные усы торчком.
— Мы не туда попали, — Сказала Соня, увидев городового.
— Нет, нет, барышни, — возразил городовой. — Куда надо, туда и попали!
Пришлось войти. Городовой запер дверь и положил ключ в карман. Соня и Саша очутились в маленькой кухне. На полу шумел давно не чищенный самовар. У стола сидел другой городовой и пил из блюдечка чай. Шашку он поставил между колен. Жесткая, застегнутая на все пуговицы шинель мешала ему двигать руками, но городовой, по-видимому, наслаждался. Он раскраснелся, волосы слиплись на лбу.
— Еще две, — произнес он с удовлетворением.
— И вы тут! — воскликнул Натансон, который, услышав звонок, вышел на кухню. — Какими судьбами? Ну что ж, идемте сюда. У нас весело.
Они прошли через большую комнату, в которой не было ничего, кроме длинного деревянного стола и двух скамеек, в следующую, откуда доносились смех и голоса.
— Новые жертвы, — сказал Натансон, открывая двери.
Соня растерялась. В густых облаках табачного дыма двигались, сидели, стояли, звенели стаканами, смеялись и спорили десятка два взъерошенных молодых людей в косоворотках, блузах, смазных сапогах.
— Садитесь сюда, — позвал их один из студентов, необыкновенно высокий, с большой бородой. — Мы вас угостим бифштексом, лучше которого вы никогда не едали: из чистокровного арабского скакуна,
— Обязательно попробуйте, — подхватил, смеясь, другой, сутулый, с рыжей шевелюрой. — Мы только кониной и питаемся. Во-первых, дешево, во-вторых, исполняем долг — боремся с предрассудками.
Соня с интересом всматривалась в окружающую ее обстановку. Она знала от брата, что здесь, в этой самой квартире на Вульфовской улице, происходили дебаты между Натансоном и Нечаевым.
— Зачем здесь засада? Кого ищут? — спросила Саша.
— Александрова, — ответил высокий студент вполголоса и тут же рассказал обо всем с полной откровенностью, пренебрегая правилами конспирации. — Да он уже далеко. Есть у нас студент Сердюков. Я самый высокий, недаром меня называют Василий Великий, а он самый маленький и худенький. Ну вот, мы его высадили ночью через эту самую форточку во двор, и он, конечно, давно уже успел предупредить Александрова.
Соня пришла в восхищение от смелости и находчивости этих людей. Она хотела о чем-то спросить, но в другом конце комнаты кто-то затянул вполголоса студенческую песню:
Все подхватили припев:
Соне пришлись по вкусу ее новые знакомые. Ей по сердцу было, что эти чужие по крови люди жили одной тесной семьей, и так дружно, как редко живут вместе родные братья. Ей нравилось, что все они были веселы, несмотря на опасность, которая многим из них угрожала.
Больше всех Соню интересовал Натансон. Он был прирожденным общественным деятелем. Организованную им при Медико-Хирургической академии студенческую библиотеку недаром прозвали «Якобинским клубом». В ней происходили сходки не только медиков, но и студентов других учебных заведений.
И сам Натансон и другие члены Вульфовской коммуны много сделали для пробуждения общественного сознания у студенческой молодежи, а у таких, как Соня, как Саша Корнилова, его и будить не пришлось.
Все чаще собирались студенты. Все многолюднее делались сходки. В иные дни сходок бывало по три и даже по четыре. Чтобы не опоздать с одной на другую, молодежь усаживалась в запряженные четверкой лошадей общественные многоместные сани и ехала в назначенное место.