Вот они — эти лучшие представители молодежи России — пять человек на скамье подсудимых, окруженные врагами: Андрей Иванович Желябов, Софья Львовна Перовская, Тимофей Михайлович Михайлов, Николай Иванович Кибальчич, Геся Мировна Гельфман. Самый старший из них — Желябов, ему 30 лет, Перовской — 27. Но за плечами у всех годы борьбы, опасностей, лишений.
Желябов — один из самых выдающихся представителей революционной России. Он — член Исполнительного комитета «Народной воли», один из ее руководителей и самых деятельных работников, организатор покушения 1 марта.
А. И. Желябов. Зарисовка портрета сделана во время суда.
Кибальчич был не только революционером, но и изобретателем. Уже с детства он отличался выдающимися способностями в области математики и физики, позднее увлекся химией. Чтение книг было его страстью. И не последнее место среди них занимали сочинения Добролюбова, Чернышевского, Писарева. В «Народной воле» Кибальчич был признанным «первым техником». Он ведал динамитной мастерской, изобрел метательные снаряды большой силы и учил своих товарищей — народовольцев изготовлять их. Это он приготовил бомбы, убившие царя 1 марта.
В жизни Николай Иванович был очень сдержанным, спокойным и молчаливым человеком. Все силы своей души, мозг, знания он посвятил двум идеалам — революции и науке. Во время процесса первомартовцев Кибальчич поражал всех присутствующих спокойствием и хладнокровием. Он оживлялся и горячился лишь в том случае, если речь шла о достоинствах его метательных снарядов. Даже в тюремной камере, обреченный на смерть, он не терял времени даром: именно здесь он разработал свою идею летательного аппарата реактивного типа. Царский генерал Тотлебен сказал о нем и Желябове:
«Что бы там ни было, чтобы они ни совершили, но таких людей нельзя вешать. А Кибальчича я бы засадил, крепко-накрепко до конца его дней, но при, этом предоставил бы ему полную возможность работать над своими техническими изобретениями…»
Н. И. Кибальчич
Блестящие научные идеи Кибальчича были понятны и высоко оценены учеными много позднее.
Рядом с Кибальчичем — Геся Гельфман. Это маленькая хрупкая женщина с умными и грустными глазами, с копною черных пышных волос. Ее некрасивое, но приветливое и добродушное лицо симпатично и привлекательно.
Геся родилась и выросла в фанатичной еврейской семье. Не в силах терпеть семейное иго, косность, укоренившиеся предрассудки, она бежала из дома, проклятая родителями. В Киеве молодая девушка начала работать в швейной мастерской. Здесь ее захлестнул широкий поток революционного движения. За свои связи с революционерками Г. Гельфман была жестоко наказана: после двухлетнего предварительного заключения она провела два страшных мучительных года в мрачном Литовском замке. Но испытания не сломили ее. Напротив, именно здесь, в заключении, из нее выработалась настоящая революционерка. В 1879 году Геся бежала из отдаленной северной губернии, куда была сослана, отбыв наказание. В Петербурге она с жаром и страстью бросилась в борьбу.
В 1881 году Гельфман была хозяйкой конспиративной квартиры на Тележной улице в Петербурге. В квартире хранился динамит, снаряды. В любую минуту динамит мог взорваться, от него болела голова… Геся была незаменимой хозяйкой. Никто другой как она не мог обращаться с дворником, городовыми, домохозяевами. Только она с необыкновенной ловкостью и находчивостью умела обвести их в разговоре и рассеять всякие подозрения. В квартире Гельфман и Саблина собрались заговорщики в последний раз — в день покушения 1 марта.
Показания Г. Гельфман на следствии и суде были немногословными, краткими и скудными. При первом допросе 3 марта она отказалась отвечать следователю на какие бы то ни было вопросы. После очной ставки с Рысаковым, Гельфман признала свою принадлежность к «Народной воле», однако на большинство вопросов о деятельности организации и отдельных революционеров возражала односложно: «Отвечать не желаю».
Подобной тактики запирательства придерживался и другой подсудимый — стойкий революционер и преданный товарищ Тимофей Михайлов. Ему труднее, чем другим, защищать себя — он был малограмотным рабочим. Но как ни бились с ним власти, Михайлов остался непоколебимым: виновным себя не признал, все обвинения отрицал, не бросил тень ни на одного из товарищей.