Твое первое письмо из Парижа тоже заставило себя долго ждать, и, откровенно сознаюсь тебе, мне было бы очень трудно немедленно ответить на него.
Из каждой строки Твоего письма и еще более из того, что читалось между строками, было достаточно ясно, что по причинам, р которых Ты не хотела и не могла высказаться подробнее, Тебя охватили волнения и заботы, грозившие надолго помешать Твоему горячему желанию спокойно отдаться своим работам.
Ты не привыкла откровенно высказываться своим друзьям в подобных случаях и полагаешь, что каждый человек должен стараться самостоятельно справляться с тем, что ему приходится нести.
Я вполне сочувствую Тебе в этом отношении и поэтому не мог решиться просить у Тебя разъяснений и более подробных сообщений. И все же я, как твой искренний друг и духовник, едва ли мог бы молчаливо пройти мимо того, что Ты сообщаешь намеками и что мне удалось скомбинировать.
Б этом заключается действительная причина, почему мне трудно было решиться написать Тебе [125, с. 230].
В этом длинном письме Вейерштрасс, желая повернуть мысли своей ученицы к математике, сообщает о своих по- рледних исследованиях, а также обращает ее внимание на работы других математиков: Кронекера, Эрмита, Пуанка-* ре, Фукса, Шварца, Клейна.
Когда, наконец, Софья Васильевна написала Вейерш- трассу о своих личных делах, то получила такой ответ:
Берлин 14.6.82
Мой дорогой друг!
Меня очень огорчило, хотя и не удивило, все, что Ты сообщаешь в первой части Твоего долгожданного письма.
В действительности я уже давно догадался о настоящей причине Твоего продолжительного пребывания в Париже и Твоего аб* солютного молчания. Достаточно было нескольких часов, в течение которых мне пришлось познакомиться с г. Ковалевским, чтобы убедить меня в том, что в ваших отношениях есть внутренняя трещина, угрожающая их полным разрывом.
У него нет ни интереса, ни понимания Твоих идей и стремлений, а Ты не можешь сжиться с беспокойным течением его жизни. Ваши характеры слишком различны, чтобы Ты могла надеяться найти в нем то, что необходимо для счастливого брака, именно опо^ ру и поддержку, а он — получить в Твоем лице дополнение к собственному существу. В противном случае даже некоторые заблуждения с его стороны не помешали бы честному примирению.
Если я считал своим долгом возражать против Твоего плана — занять в Стокгольме место приват-доцента, в то время как он будет работать в своей должности в Москве, то это происходило из убеждения, что подобные отношения между супругами неестественны. Во всяком случае, меня нельзя разубедить в том, что подобный план никогда не пришел бы Тебе в голову, если бы Ты чувствовала себя внутренне связанной со своим мужем и любила бы его так, как хочет быть любимым каждый муж.
Я не могу упрекать его в том, что он отклонил Твой план, и, быть может, поэтому он еще больше вооружился против Твоих математических стремлений.
При теперешнем положении вещей ваши прежние взаимоотношения, по-видимому, стали невозможными. Я хотел бы только, чтобы все разрешилось так, чтобы Ты обрела свободу от волнений и забот, необходимую для Твоего существования. Ты должна как можно скорее выйти из Твоего теперешнего одиночества и иметь возле себя маленькую Соню5.
Заботы о ней и наблюдение за ее развитием благотворным образом займут Твое время и будут Тебя радовать.
Выше я откровенно, без лишних фраз, высказал свою точку зрения. Благодарю за проявленное ко мне доверие. Я слишком хорошо знаю Тебя, чтобы навязывать какой-нибудь совет, и убежден, что Ты достаточно сильна, чтобы самостоятельно справиться cd бвоей судьбой. Если Ты думаешь, что мой совет и моя поддержка могут быть так или иначе полезны Тебе, то ведь Ты знаешь, что ко мне Ты можешь обратиться без всякого смущения [125, с. 230].
Анна-Шарлотта Леффлер, очевидно со слов самой Софьи Васильевны, говорит, что Рагозины поняли проницательность ее по поводу их денежных афер и хотели отстранить ее от мужа; с этой целью они добились того, что возбудили в ней чувство ревности к мужу [96, с. 139]. От
5 В июле девочка уже была в Париже у матери.
102
Юлии Лермонтовой Софья Васильевна получила письмо с такого рода намеками: Владимир Онуфриевич поселил в своей квартире жену одного инженера.
Замечу, что Софье Васильевне приходилось испытывать и другие страдания, когда она оставляла свою дочку на попечение Ю. В. Лермонтовой: «...я должна сознаться, что до смерти ревную к Юле, заменившей меня, кажется, с таким успехом во всех отношениях», — писала она Владимиру Онуфриевичу6.