Я выдавливаю из себя улыбку и уверен, что она выглядит абсолютно фальшивой.
- Отец, - говорю я ему, не желая следовать его примеру. Он может сколько угодно изображать из себя авторитетного политика передо мной, но он все еще мой гребаный отец. Я не Брэм, и я не похож на него так, как ему бы того хотелось, и как всем бы этого хотелось.
Мой отец широкими шагами пересекает мраморный пол отеля. Должен признаться, он хорошо выглядит, здоровым и подтянутым. Несколько лет назад он бросил курить и начал вести якобы здоровый образ жизни, все его занятия теннисом, бадминтоном и гольфом проходят в сопровождении большого количества скотча. Хоть я и унаследовал рост отца, он никогда не был таким мускулистым, как я. Опять же, он бегает, как заведенный, сомневаюсь, что он сможет набрать вес, даже если попытается.
Он крепко пожимает мне руку, и я отвечаю еще более крепким пожатием. Он даже не моргает, просто улыбается, словно на самом деле рад, что я здесь.
- Рад тебя видеть, сын, - говорит он, его голубые глаза почти светятся. Его кожа покрыта бронзовым загаром, значит он все еще ездит в Сен-Барс и другие фешенебельные места, где богатые и знаменитые притворяются, что застрахованы от рака кожи. Интересно, он берет с собой мать или оставляет её дома?
Я быстро оглядываю лобби и замечаю, что ее нигде нет. Чувствую облегчение, но грудь тут же пронзает знакомое чувство вины, как всегда, когда я радуюсь, что ее нет.
- Где мама? – спрашиваю я, не желая говорить ответные сантименты.
Его челюсти на короткое мгновение сжимаются.
- Она прилегла, - говорит он слишком радостно, а на его лице снова появляется это приторно-вежливое выражение. Политик до мозга костей.
- Ты имеешь в виду, что она еще спит? Сейчас утро.
Он кладет руку мне на плечо и ведет по направлению к лифтам.
- Давай перекусим, ладно? Нам надо о многом поговорить.
Тяжелое чувство появляется у меня в груди. Я боялся, что отец хочет поговорить о чем-то серьезном, ради чего он даже решился приехать. Понятия не имею, что он собирается мне сказать, знаю только, что мне это точно не понравится, и именно поэтому мне так трудно общаться с родителями.
Отчасти - а может и нет – именно по этой причине я переехал в Сан-Франциско.
Мы поднимаемся на лифте в ресторан, расположенный на верхнем этаже. Мало того, что здание отеля расположено на одном из сорока четырех холмов Сан-Франциско, оно еще и довольно высокое, благодаря чему перед нами открывается сумасшедший вид. Сегодня мост Золотые Ворота окутан туманом, закрывающим часть холма, но в целом смотрится довольно живописно.
Мы садимся рядом с другими посетителями, поглощающими яйца-Бенедикт по тридцать долларов за порцию, и я понимаю, что выгляжу довольно скромно на общем фоне. На мне серые джинсы и черная рубашка с воротником и карманами на молнии, которую когда-то мне подарила Стеф, объяснив это тем, что их пришло слишком много, а отсылать назад уже поздно.
Она соврала, но я все равно порадовался. Она просто хотела подарить ее мне. Теперь это моя любимая рубашка.
- Ты выглядишь счастливым, - говорит отец, и я понимаю, что улыбаюсь.
Я быстро стираю улыбку со своего лица и прочищаю горло.
- У меня все хорошо.
Он приподнимает бровь.
- Уверен? – ему даже не обязательно было спрашивать, я знаю, что означает это чертово движение бровью.
Я киваю и перевожу взгляд на свой черный неразбавленный кофе.
- Ага.
- У тебя теперь есть подруга?
- Ага.
- Надя?
- Надин.
- Я был знаком с девушкой по имени Надя, - говорит он, и на его лице появляется мечтательное выражение. Я никогда прежде не видел отца таким, и это слегка нервирует.
- Да, Надя, - говорю я, не потрудившись его поправить.
- Ты ее любишь? – спрашивает он, и выражение его лица становится серьезным.
- Конечно, люблю, - говорю я ему, и мое горло сжимается. Должно быть, я обжегся кофе. По правде говоря, я ни разу не говорил Надин, что люблю ее, потому что я в этом не уверен. – Мы вместе уже шесть месяцев.
- Это ничего не значит.
Я смотрю на отца, не понимая, куда он клонит. С каких пор его стала волновать моя личная жизнь? Если о ком-то и надо беспокоиться, так это о Брэме.
- Ну, как бы то ни было, я счастлив, - говорю я.
- А почему её здесь нет?
Я рассеянно тереблю мочку уха.
- Просто… мне кажется это лишнее.
- Понятно, - говорит он, и мне кажется, он понял слишком много. Отец качает головой и продолжает, – Где мои манеры, я даже не поздравил тебя с днем рождения. С днем рождения, - говорит он и достает из кармана пиджака конверт. Он толкает его ко мне через стол. – Это от меня и твоей матери.
Подарок на день рождения не должен вызывать подозрения, но у меня плохое предчувствие. Я смотрю на него и замечаю очертания чего-то внутри. Не думаю, что это деньги, хотя они уже не раз дарили мне их.
- Давай, - говорит он, подталкивая загадочный подарок, и его запонки сверкают на солнце. – Он не кусается. Тридцать лет бывает раз в жизни.
И слава Богу, думаю я. Я беру конверт и быстро его открываю.
На стол выпадает ключ.
Я вопросительно приподнимаю бровь.
- Что это?
Меня не так легко запутать, но на этот раз отец застал меня врасплох. Я смотрю на ключ, пытаясь понять происходящее.
- Не понимаю.
Он усмехается и делает глоток чая, в который, на мой взгляд, он добавил слишком много молока и сахара.
- Это твой подарок. Мы с твоей матерью решили сделать некоторые инвестиции. Одной из них стала квартира для тебя. Она в Вест-Сайде, на Бродвее, недалеко от театра Бейкона. Можешь переехать уже в следующем месяце.
Я чувствую, как мое недоумение медленно превращается в ярость.
- Прости, но… Я живу здесь. Ясно? У меня уже есть квартира.
Он молча смотрит на меня какое-то время.
- Ты всегда можешь продать её или сдать, ты же не всегда будешь жить в ней, - он отчеканивает каждое слово.
- Да, но я всегда буду жить здесь, - говорю я. – Тут моя работа. Ты хоть представляешь, как было трудно ее получить? Думаешь, пилоту вертолета так легко найти работу?
- На Манхеттене полно мест, куда ты мог бы устроиться, - говорит он покровительственным тоном, отчего мне хочется опрокинуть стол и выбежать отсюда.
- Ты без проблем найдешь другую работу, еще лучше. Я об этом позабочусь. – Он замолкает, делает глоток чай и поджимает губы. – И если это окажется не твоим призванием, то так даже лучше. Перед сыном Стюарта МакГрегора открыт целый мир.
Мои челюсти сжимаются, и мне с трудом удается заговорить.
- Уверен, Брэм будет рад дать тебе повод для гордости.
- Перестань, Линден, - резко отвечает он, злобно сверкая глазами и демонстрируя свою истинную сущность. – Ты прекрасно знаешь, что Брэм бесполезен. Ты тот сын, на которого мы возлагаем наши надежды.
- Надежды на что?
- На то, что ты будешь нашим сыном.
Я резко поворачиваюсь в замешательстве.
- Но я и так ваш сын.
- Но это не чувствуется, тебе так не кажется? А теперь ешь, все остынет.
Я не хочу есть, я хочу оказаться за миллион миль отсюда. Думал, что мне это удалось после перезда в Сан-Франциско, но похоже, я ошибался.
- А теперь, прежде чем расстраиваться, - говорит он тише, – Подумай, насколько тебе повезло. Мы помогали тебе с жильем, пока ты учился. Фактически, мы помогали тебе со всем до недавнего времени. И хоть ты никогда не говорил, что ценишь это, я уверен, что это так. Это тоже своего рода помощь с нашей стороны. Большая красивая квартира на Манхеттене, только для тебя. Сколько молодых людей могут похвастаться этим? Только самые привилегированные и ты один из них.
Прочистив горло, я стараюсь успокоиться.
- Я не собираюсь переезжать. Я действительно ценю все, что вы для меня сделали. Спасибо за квартиру, но я был не в курсе относительно ваших планов. Я не хочу бросать свою жизнь здесь. Тут мой дом.