Визит того стоил. Но она не приблизилась к решению нынешних проблем, она так и не узнала, кто пытался убить ее и Уильяма, кто убил культ Ольгуна.
— Помоги, Ольгун, — прошептала она, голос терялся в прохладе ветра. — Скажи, что мне делать!
Но божество, как и ожидалось, ничего не могло ей сказать.
Она все еще бормотала, заворачивая за угол, и тут поняла, что все это время шла к «Дерзкой ведьме».
Виддершинс замерла, пятки проехали по камням, покрытым росой. Она подумывала пойти в другое место. Кто-то мог следить за ней — учитывая неожиданное появление Бониарда — и она не хотела подставлять Женевьеву.
Но Ольгун был уверен, что она не в опасности, и ей требовалось ухо друга. Слишком многое случилось, чтобы держать это в себе. Глубоко вдохнув, Виддершинс пошла по площади рынка.
Она заметила впереди маленькую, но раздраженную толпу, и ее решимость разбилась, как ваза. Обычные пьяницы и прочие, кто каждую ночь были на пороге таверны, не удивляли, вот только они были снаружи, а эль, пиво и вино — внутри. Сердце колотилось о ребра, Виддершинс прошла мимо пьяниц и взлетела по ступеням крыльца.
— Не старайся, — прорычал один из пьяниц за ней, дверь не поддавалась. Он был грубого вида, светлые волосы спутались, на бороде виднелись следы ржавой бритвы, одежду не стирали с прошлого его попадания под дождь. — Я уже пробовал, — продолжил он, его дыхание было таким, словно он проглотил гниющую крысу. — Они не открылись сегодня! — он оскалился, зубов недоставало. — Я получил пару дополнительных марок к ночи, но негде их потратить. Если есть свободное время, можно получить их.
Виддершинс отвернулась от мужчины, трясла засов и дверь, окна гремели в здании.
— Я же сказал… — раздраженно начал боров.
— Уходите! Мы закрыты!
Виддершинс узнала голос.
— Робин? Робин, это Виддершинс! Открой дверь! Открой, или я взломаю ее!
Ответа не было, Виддершинс опустилась на колено и осмотрела замки. Игнорируя гадкого товарища, заглядывающего за ее плечо, она вытащила из мешочка проволоку и отмычки и приступила к работе.
Новые замки были хорошими, Виддершинс вскрывала их пять минут.
Виддершинс стала толкать дверь, но остановилась и хмуро посмотрела на мужчину, что подошел ближе к ней.
— Это личное, — сказала она ледяным тоном. — Они все еще закрыты.
— Как же! — рявкнул он, дыхание чуть не сбило ее с дверью. — Ты заходишь. И я захожу! Ты ничего не…
Виддершинс познакомила колено с животом пьяницы, гадкий воздух вырвался из его легких порывом, и мужчина улетел с крыльца. Виддершинс вошла, захлопнула и заперла дверь за собой, пока он еще летел к брусчатке.
— Робин? Робин, где ты? — она была вне себя, это было слышно по голосу, но ей было все равно. — Где Жен?
Таверна была невероятно темной. Камин был холодным и пустым, лампы не горели. Только несколько факелов бросали лучи света на эбонитовые глубины комнаты.
Виддершинс не сразу нашлась. Она медленно вытянула руки, пока взгляд привыкал, а она двигалась к бару.
— Робин? Жен?
Она услышала тихий всхлип в темноте. Она различила силуэты мебели в тенях.
Вот! На краю комнаты тонкая фигура горбилась над столиком. Виддершинс узнала фигурку Робин, ее стрижку под мальчика. Биение ее сердца гремело в пустой комнате, воровка застыла рядом со служанкой.
— Робин, что такое? В чем дело?
Девушка посмотрела на нее, Виддершинс побледнела от ее рассеянного взгляда, заметного даже в слабом свете факелов.
— Женевьева, — сказала Робин растерянным и пустым тоном.
Виддершинс не могла дышать. Нет. Боги, нет…
— Что… с ней? Робин, что с Женевьевой?!
— Вино, Шинс, — почти сонно сказала Робин, указывая на стол, ее глаза стекленели. — Женевьева пролила вино, но не отодвигается, чтобы я его вытерла.
И тогда Виддершинс увидела в тенях фигуру на досках лицом в сияющем пруде медленно растекающейся красной жидкости.
В ее крике не было гнева или страха, мир не мог причинить ей еще больше страданий. Была лишь боль, жалкий звук, ужасный вой отчаявшегося ребенка.
Виддершинс не помнила, как упала на колени. Руки дико дрожали, слезы слепили, она коснулась остывающего трупа единственного человека, которого она звала другом, которого любила.
— Ольгун? — бог скривился, ужасаясь от мольбы в ее голосе. — Ольгун, прошу, прошу, помоги ей! Мне нужно, чтобы ты помог ей! Прошу…
Но Ольгун мог лишь плакать по-своему.
Факелы плясали, не зная о горе, мир кончался, где не доставало их слабое сияние.
Может, прошли минуты или часы, когда Виддершинс подняла голову, до этого прижимаясь лицом к волосам Женевьевы, обнимая ее голову, не думая, что кровь теперь покрывала ее руку и грудь. Она рыдала, мышцы болели, легкие просили воздуха, слезы могли вымыть стол, покрытый кровью. Но ее печаль, ее молитвы всем богам, чьи имена она знала, не могли вернуть жизнь в тело человека, что она держала, с которым она когда-то говорила и смеялась, любила душу Женевьевы Маргулис.
Слезы замедлили течение, прекратились, и всхлипы перестали сотрясать тело.
Робин не было видно. Виддершинс смутно помнила, как отправила ее наверх поспать. Девушка была ошеломлена, и Виддершинс могла лишь надеяться, что безумие в ее глазах было временным.
Она не могла потерять еще кого-то этой ночью.
Подавляя боль, прикусив губу до крови, Виддершинс придвинула лампу ближе, чтобы увидеть детали, на которые не хотелось смотреть.
Ей не нужно было искать. Рана, что лишила ее Женевьевы, была простым ударом в сердце — но бедная женщина страдала до этого: ее ноги были сломаны много раз тяжелым инструментом.
И Виддершинс ощущала на себе этот инструмент не один раз.
Она встала, тело содрогалось как лист в бурю, и она ненавидела. Ненавидела стражей, что не дали ей убить Брока в том переулке, ненавидела себя, что не смогла покончить с ним, когда был шанс.
Она не могла ненавидеть Брока, ведь он был уже мертв. Виддершинс знала без тени сомнений, что убьет.
Она повернулась, чтобы найти его, дверь открылась задолго до того, как она подошла. И он был там, словно принесенный богами.
Она была права: он был уже мертв, его горло пересекала рана от тонкого лезвия. Словно большой мешок с едой, он висел меж двух бандитов. За ними стоял третий, худой, с ухоженными усами и в яркой одежде, что не вязалась с рапирой на боку и ножами в сапогах. Виддершинс видела, что толпа снаружи пропала, может, нашла другое заведение, или их разогнали силой.
Ей стоило убежать, паниковать, но эмоции кончились. Виддершинс смотрела на них, а потом повернулась, медленно, не мигая, когда дверь кухни открылась со скрипом. Оттуда появился третий бандит с солдатом, руку которому они с Ольгуном испортили много лет назад.
Если бы у нее остались эмоции, она была бы удивлена.
— Может, вам стоит присесть, мадемуазель, — сказал бандит на пороге, закрывая дверь за собой.
Виддершинс не сдвинулась.
— Я — Жан Люк. Думаю, Генри ты уже встречала.
— Брок? — спросила она.
— Кто? Ах, — он проследил за ее взглядом, — да. Мы нашли его тут, когда вернулись ждать тебя. Он пытался, кхм, заставить твою подругу сказать, где ты. Он ждал и следил днями, у него кончилось терпение. Милая Адрианна — или Виддершинс, или Мадэлин? — мы сделали так, чтобы она больше не пострадала от его рук.
Виддершинс не реагировала на перечисление ее разных имен.
— Тогда я проверю, чтобы все вы умерли просто, — сказала она ему.
Бандиты засмеялись и бросили труп Брока в угол. Таверна содрогнулась от удара.
— Возможно, — отмахнулся Жан Люк. — Но сначала с тобой поговорит мой наниматель.
Дверь снова открылась, вход был драматично продуман. Несмотря на плащ, на бинты на голове и руках, Виддершинс знала, что это демон.