Выбрать главу

Виддершинс тихо побежала от тени к тени по двору. Она миновала большую коричневую гончую по пути, у нее был ошейник с шипами. Собака понюхала в ее сторону, сморщила нос и отвернулась.

Ей хотелось однажды спросить у Ольгуна, что он с ними делает, как он для них пахнет.

Она легко добралась до стены поместья. Упав на живот, Виддершинс поползла ниже окон первого этажа. Было бы плохо, если бы ее обнаружил слуга, с тоской глядящий на звезды. У стены без стекла она встала на ноги.

Цемент меж кирпичей был для нее лестницей на стене, и это было удобно. Она быстро взобралась на десять футов над землей, подвинулась к темному окну.

Она минуту проклинала гильдии ремесленников, что делали в последнее время дешевое стекло — было проще раньше, когда окна были лишь завешаны тканью. Она вытащила тонкую проволоку из мешочка. Она вставила ее между окном и рамой одной рукой, другой держась за стену. Она секунды ощущала сопротивление, услышала тихий щелчок, найдя засов окна. Пара попыток, и металлический крюк поднялся из петли, упал, негромко звякнув.

За секунды проволока вернулась в мешочек, а Виддершинс попала в темную комнату.

Это радовало. Но она ничего не знала о плане поместья, она не смогла осмотреть второй этаж.

— Держи глаза и уши — если есть — открытыми, — сказала она шепотом Ольгуну.

Слушая минуту, убедившись, что в комнате слышно лишь стук ее сердца, она вытащила трутницу из кармана и огарок свечи, высекла искры, и фитилек загорелся. Стоя спиной к окну, она быстро огляделась.

По мягкому креслу, тяжелому столу из красного дерева в бумаге и книжкой полке, что прислонялась к дальней стене, она поняла, что это был кабинет Думержа. Она ощутила любопытство — свое или спутника — и полистала стопку бумаг у края. Интересного было мало: подсчеты стоимости продуктов на рынках, письма для слуг, что выполняли дела от имени барона, пара попыток романтической поэзии, сводящей зубы, этим можно было пытать при допросе. Возмущенно фыркнув, Виддершинс бросила бумагу на место и прошла к двери, будто боялась, что слова спрыгнут и побегут, крича, на нее.

Она коснулась засова, Ольгун завопил в предупреждении. Виддершинс невольно охнула, отпрянула, инстинкт делал движения беззвучными, она потушила свечу и пропала во тьме кабинета, как призрак.

Тихие шаги двигались по коридору, замерли на миг у кабинета. Виддершинс едва дышала, вела себя как статуи в саду, пока шаги не ушли прочь.

— Спасибо, — шепнула она спутнику. — Но кричать не стоило.

Ответ Ольгуна был возмущенным.

— Да, стоило быть внимательнее! — признала она, чуть повысив голос. — Я ошиблась. Бывает. Я уже поблагодарила! И… что? Ладно! Я еще не скоро поблагодарю тебя! — Виддершинс прижалась ухом к двери, чтобы не ошибиться. — Вредина, — ворчала она, ладони в перчатках работали над засовом. — Возомнил себя лучше, потому что он — бог…

Бормоча, но слышал это лишь Ольгун, она вышла в коридор. Она была готова обыскивать комнаты, пока не найдет нужное, но задача оказалась простой. Спальню барона искать не требовалось — храп указывал путь.

Виддершинс надеялась, что это храп. Судя по громкости и тонам, шум мог быть замерзшим лесорубом, что был по деревьям диким кабаном.

— Ладно, — выдохнула она, — тут сложнее, — она была готова отскочить, если ее прервут, пока двигалась к спальне.

Дверь открывалась внутрь, к сожалению, она не могла смазать петли. Барон должен был приказывать слугам смазывать их, такие мелочи злили богачей, но Виддершинс не доверяла удаче. Но разве удача не была божественным вмешательством?

— Ольгун? Ты не мог бы разобраться со скрипом петель?

Он ответил возмущением, словно окатил ее водой.

— Ольгун, — мягко утешала она, — ты же не злишься на меня? Мы просто поспорили…

Явно закатив глаза, бог коснулся двери невидимыми пальцами. Виддершинс ощутила покалывание силы Ольгуна в воздухе вокруг себя.

— Спасибо, милый, — пошутила она. — Потом я потру животик, хорошо?

Ворчание.

Виддершинс надавила на засов и приоткрыла дверь, чтобы протиснуться в брешь. Храп барона стал громче, и девушка словно попала в брюхо невероятного зверя, что проглотил ее как закуску.

Ощущение угасло, и комната осталась комнатой, она закрыла дверь и приказала мышцам в теле расслабиться, пока зрение привыкало к темноте. К счастью, окно выходило на запад (барона ведь не мог разбудить вредный рассвет?), оттуда слабо сияла луна.

Комната была безвкусной, мужчина так и не перерос детский принцип — чем больше, тем лучше. Картины, оружие с камнями, даже маленькие гобелены заполняли стены, хотя место им было на рынке. Над кроватью висела люстра в форме золотой пирамиды Геррона. Тумбочка под большим серебряным зеркалом была в мелочах от позолоченных щеток до шкатулок с камнями и разбросанных украшений.

Виддершинс не смотрела на это. Украденное у Думержа могли легко отследить, кроме денег. Такой параноик, как этот барон, точно держал бы коробку монет под рукой на экстренный случай. Это она и искала в спальне перед рассветом. Она тихо и уверенно двигалась по углам, изучая глазами и руками. Барон храпел, не замечая, что его комнату грабят.

Храп заглушал все звуки, а одеяла кровати закрывали еще одного обитателя комнаты, чуть не укрывшегося от Виддершинс. Только у дальнего угла кровати Виддершинс заметила девушку — куртизанку высокого класса, судя по ее одежде, бережно уложенной на полу, и макияже, что размазался на лице. Она спала рядом с бароном Крысой. Виддершинс застыла, но женщина спала, хоть и не крепко. Ее веки трепетали, словно сны пролетали под ними, она слабо вскрикивала, пока дышала.

Виддершинс сама от отчаяния была близка к такой работе в голодные годы. Она подавила вздох сочувствия.

У нее хоть были клиенты высокого класса. Хотя это не сильно утешало. Кусая щеку изнутри, Виддершинс продолжила охоту.

Не удивительно, что награду она нашла под кроватью — тяжелый сундук из красного дерева с хорошим стальным замком. Она знала, что он хороший, ведь отпирала его две минуты. Внутри были сотни золотых марок, новые звезды, богатства хватило бы на много месяцев.

Это был самый опасный момент ночи: набить черный мешок, насколько можно.

К счастью, Виддершинс не работала одна. Ольгун предупредит ее, если кто-то подойдет, если барон начнет просыпаться. Ее мешок был толстым, чтобы приглушить звон монет. И все же процесс был медленным, портил нервы, и Виддершинс вся вспотела к концу. Небо стало светлым даже в западном окне. Было пора уходить.

Она убедилась, что все хорошо — но нет. Барон все еще спал, но его спутница сидела на кровати, прижимала одеяло к голой груди и в ужасе смотрела на то, что ей казалось пятном чернил в темной комнате.

Виддершинс тут же обогнула кровать, зажала перчаткой рот куртизанки. Женщина упала с писком, но больше не шумела.

В тишине Виддершинс склонилась, губы почти задевали щеку женщины. Она ощущала контуры ее худого лица, даже бароны не платили ей достаточно.

— Я тебя не раню, — выдохнула едва слышно Виддершинс. — Но тебе нужно молчать, — она улыбнулась, зная, что это вряд ли видно, но, может, девушка это ощутила. — Пятьдесят золотых. Они твои, если будешь молчать, — она не могла просто дать монеты — ее обыщут, когда обнаружат кражу. Но… — Статуя писающего ангела. Посмотри в воде под его… — вор была рада, что тьма скрыла ее румянец. — Ты поняла.

У женщины не было повода верить Виддершинс. Но пятьдесят золотых она не заработала бы за месяцы, и ее пока не ранили. Виддершинс надеялась, что это ее убедит.

Куртизанка кивнула, едва двигаясь под рукой Виддершинс. Та выдохнула с облегчением и отошла от кровати.

Двигаясь осторожнее — уговорить мешок с золотом не шуметь было невозможно, а Ольгун мог лишь приглушить звуки — нарушительница в черном пошла по коридору, вернулась в относительную безопасность кабинета. Виддершинс выглянула в окно, но пока не хотела уходить. Избыток Думержа ей не нравился, и она хотела выразить свое недовольство.