Стражи Думерж были, в основном, как последние, требования барона были ниже, чем для городской стражи. И, хоть испорченная рука привела к увольнению, Генри Робе получил тут место.
Он не на первом празднике заметил леди Валуа, но она ни разу не заметила его, все незаметность была частью его работы. Но этой ночью он хорошо рассмотрел ее, чтобы понять, кто она.
Мадэлин Валуа была Адрианной Сатти. Это было новостью для того, кто его нанял — не для дурака-барона — и ему хорошо заплатят.
Для тех, кто был вне закона, жил в бедных районах, среди тех, кого звали Гильдией Искателей, она была ни Мадэлин, ни Адрианной. Она была Виддершинс, уличный вор, как тысячи других. Мадэлин этой ночью постаралась, и теперь была очередь Виддершинс.
В двух кварталах южнее от Думерж между пекарней и винным заводом был узкий переулок, едва заметный в позднее время. Он был полон мусора от этих заведений, его опустошали раз в неделю работники, которым плохо платили, и его почти не замечали.
Но в этот миг там был человек. Мадэлин двигалась по переулку прочь от бульвара. Согнув колени, прижавшись спиной к винодельне, она отталкивалась ногами от кирпичей напротив, не задевая грязь внизу. Ее платье лежало на коленях, она сжимала его левой рукой, а сама была в комбинезоне из черной ткани и кожи, что был скрыт под зеленым бархатом. В конце переулка она потянулась к мешку, что оставила заранее. Хоть ее вес сдвинулся, и она боялась, что упадет, ее пальцы задели ткань. Она схватила мешок и потянула.
Не ступая на камни внизу, морща нос от запаха мусора, она сунула платье в мешок и вытащила небольшой сверток. Он был осторожно развернут, там оказались перчатки из кожи оленя, капюшон, тонкие туфли из черной кожи и пояс с кармашками и мешочками, где были огарок свечи, трутница, молоточек и долото, лучший набор отмычек с рынка. Ее последним оружием была рапира с лезвием, что почернело от карбона и чернил, объемная рукоять была убрана, чтобы оружие висело плоско на спине.
Темный мешок от вещей она плотно свернула и сунула за пояс. Большой мешок с платьем, украшением и всем от Мадэлин Валуа, останется в переулке.
Пара быстрых вдохов для спокойствия, и она схватилась за выступ над головой. Она сжала кулаки, плавно подняла ноги, ее вес удерживала только хватка за крышу. Мышцы живота, натренированные за годы практики, все равно болели, ее ноги устроились на крыше, согнулись в коленях, и она смогла с рывком устроиться на животе на краю крыши винного завода.
Пару минут — даже больше — она просто лежала, приходя в себя. Она недовольно скривила губы от вопроса, который ощутила от божественного пассажира.
— Может, но так быстрее, — прошептала она.
Ответ Ольгуна был изумлением и долей издевки.
— Нет, я так не проявляю себя! — рявкнула она.
Некоторые эмоции было проще перевести в слова, чем другие. То, что он показывал ей сейчас, можно было определить как: «Ага, конечно».
Ворча, Виддершинс встала, не обращая внимания на боль в животе, и пошла по черепице. Шаг, прыжок, быстрый бег к стене… Минут через пятнадцать она сидела на здании через улицу от поместья Думерж.
Бульвар был границей двух миров. За ним были квадратные низкие здания магазинов. Они, как и все новое в городе, были из дешевого камня или наспех выкрашенного дерева, для дела. Перед ней был ряд поместий. Изящные крыши, узоры, опоры, статуи горгулий — всюду был мрамор или белый камень, все было старым, выглядело независимым от жильцов. Прямые линии и углы бедности граничили и изящными арками богатства.
Виддершинс жила в двух мирах, но ей везде было неуютно. Она прижалась к плоской крыше, слилась с тенями и принялась долго ждать, скучая.
Ожидание было не просто долгим и скучным, а бесконечным и унылым. Часы лениво тянулись, нетерпеливый вор уже трещала по швам от этого. Луна появилась в море ночи, и поместье стало извергать гостей сгустками. Звезды расположились на небе, летучие мыши и ночные птицы проносились мимо, коты дрались в переулках, шипя, время шло к утру.
Перед рассветом, когда ей казалось, что она уже не выдержит, лампы в окнах наверху погасли, барон Крыса все же ушел в нору для сна, что, впрочем, не добавил бы ему красоты. Огни внизу горели, явно для слуг, которые насмотрелись, как богачи толстеют от роскошной еды, а теперь убирали за свиньями в бархате и вышивке.
— Псст! — прошипела она, горло охрипло от криков на балу. — Ольгун! Вставай!
Ее разум наполнило сонное возмущение.
— Ага, не спал, — фыркнула она. — Ты почти храпел, так что потом выспись, ладно?