- А вы неплохо тут устроились, - улыбнулась я.
- Ты в нас сомневалась? - самодовольно подмигнул Котик, перелетая со стола на мое плечо, - вот этот стол с книгами – моя половина, а вот эта вульгарная обитель разврата – ее.
Нариша сидела на краешке «обители разврата» и пока что молчала. Она была все так же прекрасна и все в том же платье. Помнится, она говорила, что оно часть нее самой.
- Ну, а ты как? – спросила я у нее, видя, что говорить первой она не собирается.
- Ждала Вас, - коротко ответила она.
- Твой папаша ей для дневного сна гроб предлагал, - влез неугомонный Котик, а я про себя отметила, что после известия о моем наследии Валериан резко из «этого придурка» превратился в папашу, - но мы посоветовали ему самому в нем лечь. И ты знаешь, ты наверное на него плохо влияешь, добрый он стал какой-то… сговорчивый. И кровать вон какую отгрохал и окна забил, и стол с библиотекой мне выделил.
- Ага, держи карман шире, подобреет он, - усмехнулась я.
- Ого, - одобрительно хмыкнул мой мохнатый друг, - вижу кто-то оставил в своем мире не только внешность, но и свои иллюзии.
- Кстати о внешности, - уцепилась за эту тему я, - как я вам? И как вы меня узнали?
- Я по зову верности, - встала с кровати Нора, - когда ты уехала магия тянула меня во все стороны на поиски тебя, я не находила себе места, такой тревоги я никогда не испытывала. Думаю, что так тревожиться могут только матери за детей. А пару часов назад тревога меня отпустила, так я и поняла, что ты здесь. А когда вошла в комнату, я испытала такое спокойствие, что сразу поняла, кто это.
- А ты? – спросила я у кота, надеясь на столь же душевный рассказ
- А я по тряпкам! В такой одежонке только ты могла явиться.
Я обиженно засопела, и чем ему мои тряпки не нравятся?! Кстати, чемодан-то я забыла, придется возвращаться в покои монсеньора.
- Щас я быстро сбегаю за вещами и вернусь, - сказала я.
- Тебе разве не сказали, что ты теперь живешь не здесь? – удивился Котик.
- Нет.
- Ну вот я говорю. И еще, не думай, что отделаешься от вопросов. Сейчас не время, но придешь в себя, и ты просто морально обязана рассказать нам о том, как ты жила. Судя по тебе лет десять. Без нас.
- Семь лет. Конечно расскажу, но не думай, что там было что-то интересное. Скорее всего за ваши тутошние полгода событий произошло больше.
Я умчалась за чемоданом. Монсеньора в покоях не оказалось, а так как идти мне было некуда (куда меня переселили из моей любимой башенки мне никто не сообщил), я осталась ждать его тут. Дверь в лабораторию была запертой, за зеркало идти меня не тянуло. Послонявшись по комнате, я села в кресло. Бессонная ночь давала о себе знать. Попытавшись устроиться поудобнее, я поняла, что отвыкла спать в неудобной позе, давно не приходилось ночевать в трясущейся телеге. То шея затекала, то руки некуда было деть, то мерзли свисающие с кресла ноги. Набравшись наглости я переползла с кресла на хозяйскую кровать, и завернувшись в теплое мягкое одеяло, устроилась и мгновенно уснула. Проснулась я среди ночи. Неудивительно, ведь проспала весь вечер. В комнате было темно, но не слишком, так бывает, когда ночью луна светит в окно. Но окон не было, луны и подавно. От чего создавался такой эффект я не знаю. Присев на кровати и с трудом сориентировавшись, где я (у меня спросонья всегда с этим трудности, особенно на новом месте), я поняла, что я еще и не одна. В смысле сплю не одна. Рядом на соседней подушке сном праведника спал мой начальник. Спокойно так спал, как так и надо. Как будто и не удивился, найдя меня тут. Надо же, даже будить и прогонять не стал. Это ж до какой степени он меня теперь своей считает. Офигеть!
Я тихо опустила голову обратно на подушку. Ладно уж, если он не стал поднимать кипиш, то и я в благодарность не стану его будить. Развернувшись к нему, я лежала щекой на подушке и разглядывала его.
Тяжело было ему принять меня. Постороннего человека в наследники… Интересно, а что бы было, не окажись я его приемником? Наверное меня бы уже не было в живых, слишком низко тут ценится человеческая жизнь, чтобы за меня кто-нибудь заступился. Хотя если бы мне каким-нибудь образом удалось сделать то, что я сделала в прошлый приезд, то может и была бы жива, но до конца жизни в прислугах. А ведь когда-то меня это устраивало. Теперь же, когда открываются такие перспективы, я даже и думать не могу о том, что все могло происходить иначе. Я почему-то ни секунды не сомневалась в своем решении, хотя это было решение всей жизни (и не только моей), вопрос жизни и смерти. Почему-то в тот момент я совсем не задумывалась, какая это ответственность и каких жертв это от меня потребует. Возможно, несмотря на все прожитые в благополучии в приемной семье годы, я все еще осталась тем брошенным ребенком, которому нечего терять и нечего бояться. Я еще раз взглянула на Валериана. А ведь он злодей, безжалостный, бесчеловечный, расчетливый, почему же мне с ним так спокойно? Хотя такие мысли уже посещали меня. Злые, нехорошие люди, как мне кажется, любят и привязываются намного больше, чем добрые и приятные. Потому что добрых любят все. И они милы со всеми, и сама эта всеобщая вежливая любовь замыливается. А со злыми все иначе, если ты сумел полюбить сволочь со всеми недостатками, и если эта сволочь раскрыла перед тобой всю свою запрятанную в оковы пороков душу, то это чувство будет в тысячи раз сильнее, прочнее и намного более искреннее, чем то. Я, разумеется, говорю не о всех, гад гаду тоже рознь. Но в нашем случае, по-моему, было именно так. Встретились два одиночества. У одного есть все, у другого нет ничего, один просчитывает каждый шаг, другому нечего терять. Возможно, он использует меня, но, даже допуская это, я согласна на все, ведь за шанс увидеть и испытать то, что он мне предоставляет, многие готовы были бы заплатить и более высокую цену. Я готова к этому.