Корбетт распрямился и бросил быстрый взгляд на короля. В 1265 году де Монфор, знаменитый зачинщик восстания против Генриха III, отца нынешнего короля, потерпел окончательное поражение в битве при Ившеме, и тем было покончено с кровавой междоусобной войной. Лондон и особенно тамошние купцы были горячими приверженцами де Монфора. Из них сотни погибли или подверглись наказанию за свои мятежные взгляды. Эти застарелые раны до сих пор гноились. И Корбетту больше других это было известно: несколько лет назад Эдуард уже поручал ему найти и истребить заговорщиков — поборников покойного Монфора.
— Ваше Величество, — вмешался Корбетт, — у нас достаточно улик! Велите схватить Уотертона и положить конец его измене.
— Легко советовать, — возразил Эдуард. — А как же доказательства? Они вам не нужны?
— Нет.
— А что, если вы не правы? Что, если Уотертон — лишь пешка? Не забывайте, он ведь из домочадцев Ричмонда и сам граф рекомендовал его мне в секретари, — а тот же граф загубил мое войско в Гаскони!
— Значит, вы подозреваете графа Ричмонда? — спросил Корбетт.
— Он владеет землями во Франции, да и Бог один ведает, как он умудрился загубить мое войско.
Эдуард поднялся с места и стал вышагивать по залу.
— Французы, — продолжал он, — напали на Гасконь в 1293 году. Осенью 1294 года Ричмонд высадил и разместил мое войско в Ла-Реоли. Весной 1295 года французы осадили этот город, и через две недели — две недели! — Ричмонд бросил на произвол судьбы и город и войско!
— Ваше Величество полагает, что предатель — Ричмонд? — спросил Корбетт.
— Возможно, вполне возможно, — ответил Эдуард.
— Если изменник находится здесь, в Вестминстере, — встрял Ланкастер, — то как же он сносится с французами? Ведь у Филиппа нет посланников в Лондоне, а все порты и корабли обыскиваются. Ни один из наших людей во французских портах не замечал, чтобы кто-нибудь обменивался письмами.
— Может быть, они действуют через Уэльс или Шотландию? — с надеждой предположил Корбетт.
— Нет, — возразил король. — Сведения передаются слишком быстро. Похоже, Филипп узнает о моих замыслах за считанные дни. Нет, — повторил король, — сведения передают прямо отсюда!
— А шлют ли отсюда какие-нибудь письма во Францию? — спросил Корбетт.
— Конечно, — ответил Эдуард. — Официальные письма Филиппу, а также письма заложникам.
— Заложникам?
— Ну да. Когда Ричмонд сдался, некоторые рыцари сумели откупиться, лишь предоставив французам заложников вместо себя, — в основном своих детей. И теперь эти рыцари все время им пишут.
— А кто-нибудь из этих рыцарей служит в совете или причастен делам совета?
— Нет, — ответил король. — Только Тюбервиль, Томас де Тюбервиль. Барон из Глостершира. Он рыцарь палаты и начальник гвардии.
— А он может подслушивать?
— Нет, — сказал Эдуард. — Никто не смог бы подслушивать через дубовые двери и каменные стены. Вдобавок Тюбервиль ненавидит французов — это ясно из его писем.
— Откуда об этом известно Вашему Величеству?
— С его писем, как и со всех прочих, снимаются копии. Они хранятся в Канцелярии.
— Довольно! — нетерпеливо вмешался Ланкастер. — Довольно разговоров! Все указывает на Ричмонда. Хорошо бы нам схватить его самого, и Уотертона, и Тюбервиля, и всех, кто ему близок, в придачу, да и бросить в темницу!
Эдуард снова встал и зашагал по залу.
— Нет, — возразил он. — Еще не время. — Он протянул руку к Корбетту. — Вы должны расследовать то, о чем нам стало известно. Для начала вы навестите лорда Моргана в Уэльсе и зададите ему кое-какие вопросы по существу.
Корбетт сник — но, взглянув в холодные, усталые глаза короля, сразу понял, что любые возражения встретят беспощадный отпор.
На следующий день Корбетт с Ранульфом уже собирались в путь. Ранульф протестовал, но Корбетт строго приказал ему выполнить все распоряжения, так как им понадобятся одежда, оружие, продовольствие и лошади. Сам Корбетт отправился побродить по улицам: ему хотелось поразмышлять в одиночестве, обдумать недавнюю беседу с королем. Он вышел на Чипсайд — эта широкая дорога, тянувшаяся с востока на запад, служила главной торговой улицей города: там находились и Зерновой рынок, и бойни, и тюрьма Тан, и Большой акведук, снабжавший весь город водой.
Под навесами для защиты от яркого солнца шла бойкая торговля всякой всячиной — от чулок или свежего хлеба, только что из печи, до пары позолоченных шпор или атласной рубашки с батистовыми кружевами. Показалось похоронное шествие, возглавляемое монахом — безмолвным, мрачным, в темном одеянии, с тоскливым взглядом из-под капюшона. Следом шли скорбящие родственники, а в конце процессии несколько человек несли на плечах гроб с усопшим. До Корбетта донесся женский плач и низкий собачий вой. Подобное зрелище совсем не вязалось с таким солнечным днем. Всюду толпился народ, правоведы в меховых плащах спешили в Вестминстер, крестьяне в коричневых или зеленых рубахах что есть силы пихали свои повозки к рынкам, не обращая внимания на насмешки голодранцев, норовивших что-нибудь стянуть. С цоканьем прошла колонна верховых лучников, сопровождая пеших узников: руки несчастных были привязаны к седлам, а лодыжки скованы цепями.